Герман Геринг: Второй человек Третьего рейха

В 14 часов 50 минут того же дня суд приступил к последнему, четыреста седьмому заседанию, и уже в 15 часов трибунал начал объявлять свой приговор каждому подсудимому в отдельности. Первым в освещенный зал вступил Геринг. По бокам от него – два солдата в белых касках. Третий протянул ему наушники. Геринг надел их, и председатель суда заговорил: «Герман Вильгельм Геринг, Международный военный трибунал признает вас виновным по всем четырем разделам Обвинительного заключения…» Но ему пришлось остановиться, потому что Геринг жестами дал понять, что не слышит перевода. Пока техники исправляли неполадку, Геринг и судья Лоренс молча смотрели друг на друга. Потом председательствующий объявил: «Герман Вильгельм Геринг, Международный военный трибунал признает вас виновным по всем четырем разделам Обвинительного заключения и приговаривает к смертной казни через повешение». Через мгновение эта фраза прозвучала в наушниках на немецком языке. Геринг окинул взглядом судей и судебный зал, снял наушники, повернулся, и конвойные отвели его в камеру[737].

Через некоторое время туда вошел капитан Гилберт. «Лицо Геринга было бледно, – написал он впоследствии. – Глаза лихорадочно блестели. “Смерть”, – сказал он, опустившись на койку, и протянул руку за книгой. Рука дрожала, несмотря на все его старания казаться безразличным. […] Он часто и тяжело дышал. Наконец он глухим голосом попросил оставить его одного на некоторое время. […] Когда пришел в себя и смог говорить, он сказал, что, естественно, ждал смертного приговора и что рад тому, что его не приговорили к пожизненному заключению, ведь это не позволило бы ему умереть мучеником. Но в голосе его не было и следа бравады. Казалось, он наконец осознал, что в смерти нет ничего смешного, когда это касается тебя лично».

XVIII Прощание со сценой

После того как трибунал огласил приговоры, Дворец правосудия опустел, а тюрьма преобразилась. Семерых подсудимых, приговоренных к тюремному заключению, перевели этажом выше, а троих оправданных освободили[738]. И на первом этаже остались только одиннадцать заключенных, которых через две недели после вынесения приговора ждала виселица. Полковник Эндрюс, чтобы не позволить нацистским преступникам в последний момент избежать заслуженной кары, потребовал от подчиненных повысить бдительность, запретил заключенным прогулки на воздухе и мытье в душе, приказал охранникам пристегивать их к себе наручниками при сопровождении в комнату для свиданий, а также распорядился сменить постельное белье, ужесточить цензуру, чаще устраивать проверки и обыски…

Герман Геринг остался в камере номер «5», последней в ряду камер смертников. Он мог в течение четырех дней подать ходатайство о помиловании в Контрольный совет по Германии, что и сделал его адвокат. А 4 августа, на случай отклонения этого ходатайства, доктор Штамер подал от имени своего клиента прошение о замене смертной казни через повешение расстрелом. При подаче прошения усердный адвокат сослался на службу Геринга во время Первой мировой войны, на его миротворческие усилия, на то, что суду не было предъявлено ни одного документа, который подтверждал бы, что его клиент был осведомлен об истребления евреев, и, наконец, на то, что все, что инкриминировалось Герингу, относилось по большей части к политике, а не к уголовным преступлениям. А тем временем Геринг, вновь напустивший на себя вызывающий вид, сказал тюремному парикмахеру: «Что ж, пусть меня повесят! В любом случае, стрелки из них никудышные. Возможно, именно поэтому они и не хотят ставить меня к стенке!» Но больше всего горделивого «железного Геринга» раздосадовало то, что после спада ажиотажа в средствах массовой информации его соотечественники занялись другими делами и быстро о нем забыли.

Пятого октября Геринг отдал обручальное кольцо доктору Штамеру, чтобы тот передал его Эмме. Но она, вопреки всем ожиданиям, получила разрешение увидеть в последний раз мужа 7 октября. Объятий не было, поскольку Эмму отделяли от мужа решетка и стекло, а сам он был прикован наручниками к своему охраннику и находился под охраной трех вооруженных автоматами солдат. Он сразу же спросил: «Как Эдда отреагировала на приговор? Она знает, что меня ждет?» Эмма ответила, что решила ничего не скрывать от дочери и что та ей сказала: «Мамочка, не горюй. Возможно, и нам остается мало прожить, и тогда мы скоро встретимся с папой. Но там между нами больше не будет решетки и стекла!» При этих словах лицо отца просветлело: «Моя маленькая Эдда! Надеюсь, что ее жизнь не будет слишком тяжелой. Господи, с каким облегчением я умер бы, если бы знал, что вы защищены и хранимы». В конце свидания Эмма спросила: «Ты еще веришь в то, что тебя расстреляют?», на что Геринг ответил: «По крайней мере, ты можешь быть уверена в одном: им не удастся меня повесить!»