Герман Геринг: Второй человек Третьего рейха

В конце концов Карин снова взяла инициативу в свои руки: в конце декабря 1924 года, узнав о досрочном освобождении Гитлера, она снова поехала в Мюнхен в надежде уговорить фюрера хотя бы «возместить потраченные ими деньги». Ведь ходили же слухи о том, что он ожидает крупное пожертвование от производителя роялей Бехштейна, к тому же Гитлер должен был получить приличный гонорар за публикацию его книги «Майн Кампф». И вот, предприняв весьма утомительную для нее поездку, слабая здоровьем Карин добралась до Мюнхена, где встретилась с Гитлером, явно посвежевшим после вынужденного отдыха в Ландсберге. Фюрер повел себя очень обходительно, наговорил ей комплиментов, несколько раз поцеловал руку… но этим дело и ограничилось[54]. Остальные руководители партии также не проявили щедрости, но два месяца спустя Карин удалось продать виллу в Оберменцинге (лейтенанту Лару, участнику войны и активисту национал-социалистского движения), отправив перед этим часть мебели в Стокгольм. В середине марта 1925 года она приехала в Зальцбург к мужу, без сожаления покинувшего Венецию. Они отправились на север через Вену, Прагу, Варшаву и Данциг. Потом на небольшом теплоходе пересекли Балтийское море. Наконец 22 марта чета Герингов оказалась в Стокгольме…

Как же приятно снова оказаться дома! Правда, пара смогла снять лишь небольшую квартиру в доме № 23 на улице Оденгатан, зато они вскоре обставили свое скромное жилище мебелью, переправленной за большие деньги из Мюнхена. Но в конечном счете ничто не могло омрачить радость встречи с родными и друзьями. С обожаемым сыном Томасом, который, хотя ему едва исполнилось тринадцать, ростом уже догнал мать. С очень уважаемой и очень щедрой баронессой Хюльдиной фон Фок, чье здоровье за прошедшие два года сильно ослабло. С сестрами Фани и Лили, которые искренне любили Карин и были готовы пойти на любые жертвы ради того, чтобы помочь ей. С сестрой Марией и ее мужем графом фон Розеном, которых совсем не восторгали совершенные ради Адольфа Гитлера подвиги четы Геринг, о чем они скромно намекнули. Наконец, с офицером и джентльменом Нильсом фон Канцовым, который все еще продолжал надеяться на возвращение бывшей жены. У него, впрочем, начали проявляться признаки умственного расстройства, показавшиеся вышестоящему начальству достаточно тревожными, и его уволили его из армии…

Но в каком бы родстве с Карин ни состояли и как бы ни симпатизировали Герману, все эти люди не могли не заметить необычную перемену в облике щеголеватого капитана, который пять лет назад вызывал восхищение молодых шведок во время танцев и авиационных шоу. Осмотревший его в то время врач с удивлением констатировал, что тридцатидвухлетний Геринг «имел тело пожилой женщины с большим количеством жировых отложений и кожей молочно-белого цвета». Старый знакомый Карин, адвокат Карл Оссбар, удивился не меньше. Он вспоминал: «Передо мной стоял очень упитанный мужчина в белом костюме, плохо гармонировавшем с его внешностью, и я подумал: кто же это может быть? Человек представился, назвавшись Германом Герингом, и только тогда я понял, что передо мной один из самых прославленных воздушных асов Германии, кавалер ордена “За заслуги”, награды, которой удостаивались единицы». И дальше: «Капитан Геринг и его супруга намеревались пригласить меня на обед. […] Я несколько раз бывал у них дома; их маленькая квартира на улице Оденгатан казалась тесной и загроможденной мебелью. Складывалось впечатление, что они живут там временно. Геринг, естественно, не смог удержаться от того, чтобы не заговорить о политике. Он предложил мне сблизиться с национал-социализмом, но я сказал ему, что он напрасно тратит время, старясь привлечь меня под свои знамена. Это вызвало у него смех. […] У меня сложилось впечатление, что его нацизм был всего лишь некой формой выражения признательности Гитлеру: в некотором смысле Геринг не хотел предавать своего товарища».

Адвокат также описал свои впечатления от новой встречи с Карин: «Она была раньше, вне всякого сомнения, одной из красивейших девушек Стокгольма, на балах и на светских приемах ее постоянно окружали мужчины. […] Когда я снова встретился с ней в 1925 году, она выглядела заметно постаревшей. Она показалась мне странноватой, мистически настроенной. Карин уверяла, что видит будущее. Из всего ею сказанного было трудно понять, что правда, а что выдумка. Зная Карин долгие годы, я не мог не отметить явное изменение склада ее ума. А что же Герман Геринг? Так вот, он делал все, что она хотела. Для него желания Карин были приказами. Я бы не назвал его ее рабом, но он был близок к этому. Их супружеская жизнь казалась счастливой, но из них двоих Геринг любил явно сильнее: он ее обожал».