Герман Геринг

Герингу уже нечем было руководить. Он совершил несколько поездок на фронт, пока фюрер не запретил ему это делать, и перестрелял почти всех любимых бизонов и оленей, чтобы они не достались русским. Однажды его навестил в Каринхалле Шпеер, который позже написал об этой встрече следующее: «Геринг все еще оставался «вторым лицом в государстве». Если бы он, вместе со мной, Кейтелем, Йодлем, Деницем и Гудерианом, решительно потребовал от Гитлера рассказать о плане окончания войны, то фюреру пришлось бы раскрыть карты: хотя в создавшейся ситуации он никак не желал расстаться с иллюзией личного руководства, но, избегая, как всегда, конфликтов личного характера, наверное, не отказался бы это сделать.

Я открыто сказал Герингу о моем разочаровании в фюрере, и он так же откровенно ответил мне, что понимает мои чувства и нередко сам переживает то же самое. Но он уже был так тесно связан с Гитлером множеством связей, многие годы совместной работы и забот так переплели их судьбы, что он не находил в себе сил пойти на разрыв. В частных разговорах он еще храбрился, но, оказавшись лицом к лицу с фюрером, превращался в труса. Как рейхсмаршал, он должен был постараться защитить интересы родины, но он так и не решился проявить для этого смелость».

Геринг все еще хранил надежду на «неожиданный поворот судьбы», на «милость божью»; в противном случае он бы уже давно принял яд, который теперь всегда носил с собой, и у него было немало случаев, когда такой выход казался наилучшим: например, после бомбардировки Дрездена, когда погибло чуть ли не 80 000 человек.

2. «Тогда тоже была весна…

В середине марта парашютная дивизия, подчинявшаяся Герингу, заняла оборону по Одеру, оставив один батальон в тылу для защиты Каринхалле. Имущество, имевшееся в усадьбе, было погружено в вагоны (набралось два железнодорожных состава) и отправлено в Оберзальцберг; туда же выехал и Геринг. Там он встретился с семьей и занялся размещением своих коллекций в заранее подготовленных надежных местах, подальше от посторонних глаз, так как не знал, что готовит ему будущее. Покончив с этим, он распрощался с женой и дочерью и вернулся в Каринхалле. Здесь уже работали военные саперы, быстро подготовившие к взрыву и дом, и хозяйственные постройки, и подземный склеп, в котором покоилась Карин.

16 апреля возобновились бои на Одере, и вскоре русские и польские части, прорвав фронт, вышли к южным окраинам Шорфгейде. Парашютисты Геринга отчаянно оборонялись, но не выдержали натиска и были рассеяны, Геринг, видя, что дело плохо, застрелил последних четырех бизонов, остававшихся в загоне, отдал приказ о взрыве и отбыл в Берлин. Говорили, что взрыв получился слишком мощным и разметал все, что было в усадьбе, так что на месте построек остались лишь груды дымящегося щебня. Что стало с останками бедной Карин — неизвестно, но ясно то, что она не нашла покоя в чужой земле, на которой не нашла счастья при жизни. Геринг никому не рассказал о своих переживаниях при отъезде: он торопился на встречу с фюрером, которого хотел поздравить с днем рождения.

Гитлер уже находился в своем подземном бункере, устроенном возле рейхсканцелярии, и был занят решением вопроса: оставаться ли ему в Берлине или отправиться в Оберзальцберг. Генералы советовали ему уехать, пока дорога еще была свободной. Выглядел фюрер неважно: события последних месяцев губительно отразились на его здоровье. «Голова у него слегка тряслась, — рассказывал очевидец. — Его левая рука висела плетью, а кисть дрожала. Глаза сверкали непередаваемым лихорадочным блеском, вызывая страх и какое-то странное оцепенение. Его лицо и мешки под глазами создавали впечатление полного истощения. Все движения выдавали в нем дряхлого старика».

Не дождавшись решения фюрера, Геринг, сославшись на то, что у него есть срочные дела на юге Германии, сказал, что отправится туда на машине. Прощание с фюрером вышло коротким и сухим: Гитлер вяло пожал руку своему «преемнику» и сказал несколько ничего не значащих слов; было заметно, что его мысли заняты другим и что он, глядя на Геринга, уже не замечает его.

Той же ночью Геринг, едва не потеряв машину в Берлине во время очередного налета авиации союзников, отправился через всю Германию на юг, проехал Дрезден, от которого остались только жуткие руины, потом — Берхтесгаден и вечером следующего дня уже подъезжал к Оберзальцбергу. Стояла весна, погода была теплой, почти как летом. В горах недавно прошел дождь, и со склонов на дорогу наплывали запахи влажной земли и молодой травы. Вечер был так хорош, как будто не существовало никакой войны. По этой дороге Геринг когда-то проезжал вместе с Карин; тогда они были молоды и полны надежд, несмотря на трудности. Увы, с тех пор многое, слишком многое изменилось…

Дома его встретили жена и дочь; Эмми не стала спрашивать мужа ни о чем. Геринг думал, что фюрер все-таки приедет в Берхтесгаден, и это его пугало, потому что грозило гибелью всем, кто мог бы оказаться рядом с ним.