Герман Геринг

Когда вожди удалились на совещание, на сцену вспрыгнул Геринг и бесцеремонно объявил: «Всем оставаться на местах! Кто хочет, может пить пиво!», и в его голосе явственно прозвучало презрение северянина, полагающего, что если у баварца в руках кружка с пивом, то больше ему ничего и не нужно!

В это время Гесс и его молодчики стали вытаскивать из публики членов баварского правительства и заталкивать их в отдельную комнату, подгоняя пинками и подзатыльниками. Какой-то истеричный фанатик предложил было расстрелять их всех, «к чертовой матери!», но его не поддержали.

Последующие события прошли, как в тумане, было много разговоров и суеты.

Утро следующего дня выдалось холодным; налетал ветер со снегом, и штурмовики, ничего не евшие со вчерашнего дня, дрожали в своих рубашках. Начали спорить, что делать дальше. Людендорф твердо настаивал на том, чтобы идти колонной в центр города. Геринг предложил отступить в Розенгейм, собрать там все отряды штурмовиков, а потом начать все сначала, но генерал оборвал его, заявив: «Не к лицу нам прятаться по деревенским переулкам и канавам!»

Меня отправили посмотреть, что творится в городе. Побывав дома и направившись обратно, я неожиданно встретил знакомого штурмовика, неуверенно пробиравшегося краем улицы; он был в полном расстройстве. «Ради Бога, что случилось?!» — спросил я его. «О, господин Ханфштенгль, — закричал он, — все погибли — и Гитлер, и Геринг, и Людендорф! Это настоящая бойня, солдаты всех покосили из пулемета!»

Позже я узнал, что было убито и ранено несколько десятков человек. Полиция большей частью стреляла в землю, но многие пострадали от пуль и осколков гранитной мостовой, отлетавших рикошетом.

Гитлер укрылся у нас в доме. В субботу после обеда к нам пришел Грейнц, садовник Герингов, и стал допытываться, нельзя ли поговорить с Гитлером. Мы отправили его прочь, сказав, что Гитлера здесь нет, но вскоре после этого на нашу улицу въехали два грузовика с солдатами, которые быстро окружили наш дом.

Жена бросилась на чердак, где прятался Гитлер, и нашла его в состоянии безумной паники. Он размахивал револьвером и кричал: «Это конец! Я не позволю этим свиньям меня схватить! Я лучше застрелюсь!» Я как-то показывал жене прием джиу-джитсу, с помощью которого можно выбить пистолет из рук нападающего; оказалось, что она его запомнила и теперь успешно применила против Гитлера, у которого была повреждена рука. Хелен выбила у него пистолет, подобрала и бросила в кадку с мукой, запасенной нами на черный день».

Гитлера арестовали и отвезли в тюрьму Ланлсберг, где уже находились многие участники мятеж «другие, и среди них Геринг, укрылись за границей, в Австрии. Карин писала матери: «Нам было тяжело, но Бог нам помог. Просто удивительно, как многие люди помогали нам, проявляя любовь и самопожертвование, это невозможно забыть! Все говорят, что дело, начатое Гитлером, не пропало, напротив, восстание пробудило во многих новую энергию. Я чувствую, что это не конец, и что мы выиграем!»

Помощь и забота Карин спасли Геринга, находившегося в отчаянии. Она искренне верила, что все будет хорошо, все наладится; ее вдохновляла помощь людей, пришедших к ним на выручку в тяжелую минуту. Сама она еще не оправилась от болезни, а Геринг и вовсе был совершенно беспомощен.

В больнице Герингу сняли повязки, наложенные еще в Германии, и рана опять открылась; ее почистили, но тогда поднялась температура и возобновились боли. 21 ноября Карин сообщала в Стокгольм: «Рана выглядит получше, и температура упала, но Герман совершенно обессилел из-за потери крови, и переживания его измучили: он почти не спит по ночам».

В следующем письме, 30 ноября, она продолжила: «Состояние Германа ухудшилось, боль в ноге стала невыносимой, рана, которая уже начала заживать, открылась вновь, и из нее вышло много гноя. Сделали рентген и обнаружили, что внутри еще остались осколки пули и каменной крошки с мостовой, которые и вызывают воспаление. Пришлось делать операцию под наркозом, и после этого он три дня был без сознания, кричал, командовал уличным боем и стонал от ужасной боли. Вся нога у него опутана трубками, по которым выходит гной».

В больницу, проведать Геринга, пришли Ханфштенгль и Боденшатц, рассказавшие об арестах, происходивших в Германии. Карин узнала, что и на нее полиция выписала ордер на арест.

Чтобы снять боль и дать больному поспать, доктора прописали уколы морфия, которые делались два раза в день, но потом отменили их, боясь, что организм привыкнет к наркотику. 8 декабря Карин писала: «Рана сильно гноится, воспалено все бедро. Боль такая сильная, что Герман не может говорить, только мычит и кусает подушку, уже и морфий не помогает». Карин чувствовала себя разбитой. Ей пришлось переехать жить в больницу: несколько раз по пути из дома ее встречали коммунисты, ругавшие ее и бросавшие камни; один из камней сильно зашиб ей ногу.