Герман Гессе, или Жизнь Мага

В Швейцарии было неспокойно. В Берне большинство поддерживало Германию, другие симпатизировали французам. Все с тревогой следили за наступлением русских из Галиции, которое угрожало перенести театр военных действий скорее к северу, к Танненбергу, чем к югу, к Карпатам. Герман хотел записаться добровольцем, но в консульстве ему отказали: он был негоден к военной службе. Он не отчаялся и обратился в «Комитет спасения» с просьбой о мобилизации в «Ландштурм». Он готов драться, потому что любит свою страну, потому что и швабы Гундерты, и Гессе с севера — германцы, потому что на вокзалах, на улицах, в деревнях, в пригородах, в университетах поднимается на борьбу весь народ. Правда, война не является оправданием для уничтожения культуры: «Мне мучительно видеть, как беспардонно презираются и оплевываются духовные ценности… Бойкот достижений искусства и литературы „вражеских“ народов — серьезная оплошность и ясно показывает, что мы, считающие себя прогрессивными, с нашими гуманистическими идеями, представляем собой слабое меньшинство». С сентября 1914 года Ромен Роллан призывает всех в союз «Над толпой», и Гессе его услышал, как, вероятно, услышит в 1915 году физика Альберта Эйнштейна и будет приветствовать рождение пацифистской организации «Новая родина». «Как немец я испытываю определенные чувства, — пишет он 26 декабря 1914 года Волкмару Андреа, одному их своих друзей-музыкантов, — национализм для меня своего рода воспитание в человеке качеств, способствующих совершенствованию человечества. Как самоцель он никогда не был мне близок…»

Эти слова на фоне всеобщей истерии, отметившей первые месяцы войны, звучали как крамола. Вся Германия кидается за Вильгельмом II в битву с военными песнями на устах. Пан-германистская лига зовет к объединению и провозглашает спасительную войну. Соратники Гессе по «Мерц» карикатурист Теодор Гейне и журналист Людвиг Тома заставляют нонконформистскую газету приобрести крайне националистическую направленность. Учителя и люди искусства присоединяются к милитаристски настроенной буржуазии и индустриальным магнатам. Интеллигенция одержима военной горячкой. Даже писатель Людвиг Финк, дорогой друг Финк, раненный при захвате Бельгии, осмеливается написать, что «замечательно жить именно в этот исторический период». Для тех, кто в это верит, «все на фронте замечательно. В траншеях выздоравливают те, кто до войны был болен», как будто поле битвы — это курорт, а война — возможность для каждого укрепить здоровье и нервы.

Когда 19 сентября 1914 года сгорел Реймсский собор, в который попала бомба, швейцарский журналист Фердинанд Ходлер присоединился к возмущению, высказанному французской прессой в «Фигаро» и «Матэн». Из Германии ответили потоком едких карикатур. «Мерц» и «Симплициссимус» опубликовали несколько издевательских статей. Гессе в крайнем возмущении пишет своим старым друзьям: «Яоказываюсь по отношению к войне в очень мучительном положении. Все мои симпатии на стороне Германии, и я понимаю, что дух национализма там торжествует. Но я не могу его разделить… великий психоз… царящий в Германии, который ей, быть может, необходим, чтобы вести войну. Но радоваться такому положению вещей, находить его замечательным — нет! Это для меня невозможно».

Что же творится на фронте, чем вдохновляется армия — единством, способностью к жертве? «Там нет больше ничего, кроме разбросанных невесть где, не то в полях, не то в лесах, людей, потерявших надежду и веру…» Гессе отказывается присоединяться ко всеобщему безумию. «Яне могу думать об этом, — говорит он, — я тотчас же слышу голоса всех, кто страдает…»