Герман. Интервью. Эссе. Сценарий

Я приехал в Америку, а там оператор Склянский показывал всем картину – он работал светотехником и хотел сам получить постановку. Потом, кстати, получил и снимал столько времени, что разорил продюсеров. Ко мне там все бросаются: «О, это вы придумали шипящий пулемет!» Я действительно, когда снимал, придумал, что из рук Лазарева падает в снег раскаленный от стрельбы пулемет и шипит, дымится. Снимаем… А он не шипит. Берем советский пулемет – шипит. Берем немецкий – не шипит! У него кожух так сделан, что он не раскаляется. А советский раскаляется. Но нам нужен немецкий! Мучились мы мучились и придумали посыпать его канифолью. Эта канифоль дает ощущение дыма; шипение подставил – и все получилось.

В Голливуде мне много известных людей говорят: «Алексей, картина – обалденная», и все про пулемет. Редфорд тот же. Причем никто ни слова про Ролана Быкова или еще что-то. Потом уже мне объяснили. Все американское кино состоит из определенного количества гэгов. Чем талантливее режиссер, тем гэгов больше. У самого талантливого – Чаплина – больше всего. А я придумал новый гэг! У них никогда пулемет не шипел ни в снегу, ни в воде. Новое добавление – 10 001-й гэг. Можно уже делать отпечаток ладошки на Аллее славы Голливуда.

Это привело к предложению выгодных контрактов?

Нас пригласили в Сохо на прием. Не предупредили, зачем. Мы пришли со Светланой и переводчицей. Темная улица, фонарей нет – все для того, чтобы тебя зарезать. Вдруг открывается дверь, выходит человек с собакой. Говорит: «Заходите, там получше будет». Мы заходим. Это бывший завод, переделанный в квартиру. Представить себе довольно трудно: центральная комната – метров триста, никак не меньше. Эстрада, там вода, фрукты. Нас тащат на эстраду. Внизу столики, за ними сидят американцы. И начинают задавать вопросы. О чем только не спрашивают! Кто мама, кто папа, комсомолец ли я, как отношусь к таким-то картинам, почему не смотрят Феллини и как я отношусь к тем, кто не смотрит. Трепотня, а не серьезный разговор.

Болтовня вокруг искусства продолжалась не меньше двух часов. Потом нас отвели за столик, негры принесли какое-то жареное мясо. К нам подсел автор сценария фильма «МЭШ» и сказал: «Вы, наверное, не поняли – это представители Голливуда. Мы приглашаем вас у нас поработать. Если робеете, первой картиной сделаем римейк “Лапшина”. Ну, или похожую картину снимем». Я говорю: «Как это можно сделать? Там все построено на том, что они все умрут. Это корабль дураков!» Он отвечает: «Пожалуйста, мы все продумали! “Перл-Харбор”. Назавтра половина героев умрет». Я как-то похихикал и отказался. Хотя меня долго уговаривали.

Было и еще предложение. Венгрия, там наши войска, и наш офицер влюбляется в венгерскую девушку. А один плохой человек все рушит в их любви. «Но вы не подумайте, это не Андропов, это его помощник!» Спрашиваю: «А вы знаете, кто его помощник? Крючков, нынешний глава КГБ. Я и близко не подойду к такой картине». Еще, помню, мне надо было расписаться на каждой странице сценария, что я его прочитал – так там все у всех прут. Но, по-моему, там ничего невозможно спереть, настолько все бездарно.

С фильмом вы ездили по всему миру, получали запоздалые фестивальные премии. Какая-то из поездок запомнилась вам особо?

Году в 1986-м нас пригласили с «Проверкой на дорогах» в австрийский город Грац, на фестиваль религиозного кино. А все потому, что мы показали, как бабка несет икону, потом больше нести не может, ставит под дерево и уходит. За это картину сочли религиозной. Тогда я подвергся массированной атаке – хотели, чтобы я перешел в протестантизм. Убеждали нас, катали по всей Австрии… В принципе, я и перешел бы в протестантство: уж больно меня наши раздражают, со своим золотом. Но протестанты тоже меня расстроили: вдруг они закричали с какой-то свирепостью, что католиков нужно гнать с Украины. Я подумал – ну ребята, зачем пену-то так пускать? Так что самая симпатичная религия для меня – буддизм.

Я маленьким очень верил в Бога. Бабушка и мама были верующие – хотя как-то тихо верующие. А я верил громко, но скрывал это. Каждый вечер я запирался и молился в уборной, пока кто-то из домашних не подглядел. Впрочем, скандала не было: папа был атеистом, но сочувствующим верующим… Я же верил в Бога и очень его просил, чтобы у меня не было переэкзаменовки по арифметике. А переэкзаменовка случилась. Моя вера дрогнула. Потом прошло много времени, и я стал искать себе религию. Я очень мучился. Очень много читал. И о христианстве, и о буддизме. Толстого читал. Выбирал, выбирал, выбирал… Но я могу прочесть об этом 40-50 страниц, а дальше возникает ощущение глупости. Все не сходится. Все написано как будто сумасшедшими. Зачем, чтобы проверять веру, убивать своего сына?