Герман Матвеев "Семнадцатилетние"

— Для всех? — снова переспросил Сергей Иванович и, закурив, неторопливо заговорил: — Так ставить вопрос нельзя, Лидуся. Ты верно сказала, что понятие о счастье — это очень широкое, многоемкое и сложное понятие. Двумя словами тут не отделаешься. Целую книгу можно писать. Да их и написано, кстати, немало. Но все-таки мне кажется, что ни здоровье, ни... как бы это тебе сказать... ни человеческие взаимоотношения, вроде большой дружбы, ни материальные блага не сделают людей по-настоящему счастливыми... прочно счастливыми, если у них не будет главного. Ясная и благородная цель, любимая работа дают человеку смысл жизни, удовлетворяют его врожденное стремление к движению, к росту, или, скажем, к самоусовершенствованию. Ты меня понимаешь?

— Понимать тут особенно нечего, — вяло ответила Лида. — Право на труд... Конституцию мы проходили в седьмом классе, папа.

— Да, но этим правом, Лидуся, нужно уметь еще и пользоваться. Мало того, что мы его отвоевали... Отвлеченно рассуждать о счастье...

— Я понимаю, папа, — недовольно перебила Лида. — Я нисколько не сомневалась, что все общепринятые педагогические определения ты знаешь.

— Тогда... что же ты хочешь? — спросил Сергей Иванович, снова беря дочь за руку, но Лида мягко отняла ее и расправила складки на платье.

— Мне хотелось узнать твое мнение.

— Я и говорю свое мнение.

— Нет... это мнение других.

— Ну, а почему я должен думать иначе, чем другие? Ты затронула совсем не новый вопрос, и делать какие- то открытия...

— Ты же сам сказал, что понятие о счастье — многоемкое понятие. А почему ты выбрал самое простое, обыкновенное...

— Ты не согласна? Возражай. Давай поспорим... Начнем с примера. Возьми себя. Твой труд в данное время — это ученье. У тебя есть возможность спокойно учиться. Разве ты не счастлива?

— Очень счастлива. Спасибо, папа, за разъяснение. Теперь я буду понимать, почему я так счастлива.

Она поднялась и быстро направилась к двери.

— Ты, кажется, обиделась, Лида?

— Нет. Пойду решать задачи... — сказала она и остановилась. Ей показалось, что резкий уход неприятно подействует на отца, и, чтобы загладить свою грубость, она спросила: — Папа, а почему ты не хочешь пригласить Константина Семеновича?

— Но, честное слово, я его не помню. Откуда он меня знает? Может быть, по институту?..

— Если он посылал тебе привет, — значит, вы знакомы. Не выдумал же он. Придет, ты сразу и вспомнишь.

— Неудобно это, Лидуся. Приглашать человека и не знать, кто он такой...

— Он мой классный руководитель.

— Да, но ведь я должен пригласить его как старого знакомого... Подожди-ка...

Сергей Иванович подошел к шкафу, вытащил с нижней полки большую папку и, вернувшись к столу, раскрыл ее. Здесь были различные фотографии.

— Ты смотри, сколько пыли! — проворчал он. — Нужно сказать Паше... Вот... ищи!

Это был групповой снимок. Лида сразу увидела отца, сидевшего в первом ряду, между солидной дамой и каким-то бородатым профессором, но среди стоявших за их спиной студентов не было ни одного, кто походил бы на Константина Семеновича. На втором и третьем снимке его тоже не было, и только на четвертом она нашла своего учителя.

— Вот он!

— Который? Этот? Позволь, позволь... Это «длинноногий Костя». Так вот он где сейчас!

— Какой он тут смешной...

— Да, да... Нескладный, неуклюжий был юноша, но весьма дельный и, я бы даже сказал, умница!.. Видишь, какой в жизни круговорот, Лидуся. Разве мог я думать в то время, что он будет учить и воспитывать мою дочь?.. Любопытно!.. Ну что ж, очень буду рад повидать его.

— Пиши записку.

Сергей Иванович повернул кресло к столу, надел очки, достал лист бумаги, конверт и, подумав, написал приглашение.

— А как это вообще... принято приглашать учителей без дела? — спросил он, передавая дочери конверт.

— А почему не принято?

— Я не знаю, Лидуся. Они народ щепетильный.

— Но ведь он твой ученик...

— В известной степени — да. Подожди, Лидуся... ты сегодня какая-то странная. Что тебя беспокоит?

— Тригонометрия... Пойду решать!

Вернувшись к себе,- Лида снова села за учебники. После разговора с отцом она почувствовала, что грусть ее куда-то исчезла, а на смену пришло другое настроение, упрямое, задорное и чуть злое. В такие минуты хочется что-нибудь сломать, наговорить резких и обидных слов или «выкинуть какой-нибудь номер». Досадно было, что отец не понял ее настроения. Она ждала от него каких-то особенных слов, и ей хотелось поговорить с ним о любви.

Любовь — это самое великое чувство. Любовь — сильнее смерти. Любовь управляет миром. И вдруг... «счастье в труде».

Само собой разумеется, что отец, как и все воспитатели, уклонился от серьезного разговора. Ведь он до сих пор считает ее девочкой.

Лида усмехнулась.

Девочка! В воскресенье ей исполнится восемнадцать лет! За ней уже ухаживают студенты. Молодые люди, с которыми ее знакомили, в первые минуты смущались, краснели и не знали, о чем говорить, а вскоре после знакомства предлагали дружбу. Бесконечные записки, телефонные звонки надоели. Хотя ей и нравилось такое ухаживание, но она всегда и со всеми держалась неприступно, холодно.