Герман ведёт бригаду(Воспоминания партизана)

— Подожди, отец, обоснуемся в краях ваших — встретимся, вместе гансов-поганцев бить будем.

И верно, через месяц этот местный отряд партизан влился в нашу бригаду.

Каратели догадались о маршруте нашего движения, и чем дальше, тем труднее нам было идти. А тут еще в довершение всего зарядили дожди, по-осеннему нудные и долгие. Устраиваясь спать на мокрых еловых ветках, ребята находили еще силы шутить:

— Льет и льет распроклятый. Видать состарился Илья-пророк, не держится водичка-то.

— Это все зенитчики виноваты: продырявили небо в тысяче мест. Ангелам-белоручкам не управиться со штопкой.

В конце сентября мы встретили разведчиков Германа, а через два дня он сам, радостный и возбужденный, обнимал нас и жал нам руки. Жадно расспрашивал о последних боях в Партизанском крае.

Бригада — нас было в это время двести семьдесят восемь человек — стала лагерем у ручья Межник. Положение сложилось тяжелое: люди истощены, много больных и раненых, нет зимней одежды, плохо с провиантом. Три самолета, которые Герман вытребовал из тыла, доставили патроны, медикаменты, табак и соль. Помощь это, конечно, была неоценимая, но недостаточная, чтобы резко поднять боеспособность бригады.

С одним из самолетов к нам прилетел новый начальник особого отдела Кадачигов Александр Филиппович. Пенкина несколько раньше отозвали в Валдай.

Кадачигова партизаны встретили настороженно. Но лейтенант госбезопасности, сухощавый, подвижный, с живыми умными глазами и скупой улыбкой на лице, довольно быстро завоевал нашу симпатию. Правда, вначале он допустил промах. На второй или третий день своего пребывания в бригаде ему зачем-то срочно понадобился Герман. Начальник особого отдела формально не подчинялся командованию бригады, имел даже отдельную рацию. Кадачигов послал за комбригом своего ординарца. Герман отправил ординарца обратно и приказал передать Кадачигову, чтобы тот немедленно явился в штаб. Когда начальник особого отдела пришел, Александр Викторович спокойно, но очень твердо сказал:

— Товарищ лейтенант, запомните раз и навсегда: Третьей Ленинградской партизанской бригадой командую я — капитан Герман. Больше на эту тему вести разговоров ни с вами, ни с вашим начальством не будем. Вы свободны.

К чести Кадачигова надо сказать, что он не затаил обиды и сумел в очень короткий срок сделаться нужным человеком в бригаде, помочь комбригу в создании крупной разветвленной сети агентурной разведки. Впоследствии благодаря Александру Филипповичу нам удалось установить связь с подпольщиками города Порхова, с юными патриотами из поселка Пушкинские Горы, увести в бригаду большую группу армян из пресловутого «армянского легиона» гитлеровцев. Герман всегда с похвалой отзывался о работе нашего особого отдела.

В начале октября гитлеровцы блокировали лес, где находился наш лагерь и лагерь полка Афанасьева из 2-й партизанской бригады. Во всех окружающих деревнях они разместили гарнизоны, кругом расставили засады. Герман послал отряд Богомолова на разведку новых мест. Но Богомолов не вернулся. Позже стало известно, что отряд подался на юг Псковщины, затем вышел в советский тыл. Бригада очутилась в еще более худшем положении.

Стало ясно, что у ручья Межник нам оставаться больше нельзя. Посоветовавшись с Исаевым и Крыловым, Герман решил прорвать кольцо окружения и вывести бригаду в лес, северо-западнее Порхова, в район так называемой Никандровой дачи. Голодные и усталые, мы идем в бой. Почти без потерь прорываемся сквозь фашистские заслоны. После сорокачасового марша валимся, как подкошенные, отдыхать на лесистом островке, приютившемся среди гиблых болот.

Отоспавшись, разглядываем свое новое пристанище. Кто-то тоскливо роняет:

— Опять болота.

Сергунин пытается поднять настроение:

— Не болота, а остров. И называется он островом Святой Елены. Помните стихи:

…Есть остров на том океане.
Пустынный и мрачный гранит.

— Гранита что-то не видно, а вот насчет пустыни, так это — точно. Я уже облазил все вокруг — думал хоть клюквы ребятам насобирать, и ни черта не нашел: ржавая вода да кочки.

Это говорит наш фельдшер Анатолий Иванов. Он и Катя Данилова стараются всячески облегчить участь наших раненых товарищей. Но что можно сделать, когда пуст болотистый лес, а на картофельных полях стерегут наших «заготовителей» фашистские засады с пулеметами и овчарками?

Ждем самолетов — день, другой, а они не прилетают. Все больше и больше дает себя чувствовать голод. Вечером 7 октября у костра Иван Иванович Сергунин достает свою заветную тетрадку — дневник, с которым он не расставался со времени организации партизанского отряда имени Чкалова, и делает запись: «Сегодня весь день ничего не ели…»

Я смотрю через его плечо и вспоминаю, как в полдень комиссар сам рюмкой делил остатки горохового супа-пюре. «Сухой паек» получили только раненые и больные. Многие из них говорили Исаеву:

— Мне сыпь, Андрей Иванович, поменьше. Силенка еще есть, потерплю.

Сергунин убирает в полевую сумку дневник и с бодрой улыбкой говорит: