Герман

Потом он снял шапку, а доктор притащил лупу и принялся изучать его череп, нажимая тут и там. Доктор молчал, но Герман сказал правду: смотреть там было не на что. Всего два кустика волос на затылке, да и те не очень густые.

Оглядев голову со всех сторон, доктор убрал лупу в карман и сел.

– Можешь надеть шапку.

Шапка водворилась на голове, сестра закончила поливать. Красный нарост успел превратиться в цветок.

– Какая у тебя любимая дистанция?

– Четыреста метров. Собираюсь выйти в чемпионат.

– Он записался в Конькобежный клуб, – объяснила мама и подошла ближе. – Ему же можно бегать на коньках?

– Да, конечно. Пусть занимается.

– А… а как в целом наши дела?

Доктор посмотрел одним глазом на маму, одним на Германа и одним на сестру.

– Я вам уже говорил: трудно что-либо утверждать наверняка. Процесс идет, как я предполагал. Но повлиять на это нельзя. Может, волосы вновь вырастут. А может, не вырастут.

Он наклонился к Герману через стол.

– Нигде не больно?

Герман прислушался к себе.

– Вроде нет.

– Отлично. А в остальном как ты себя чувствуешь?

– Здоров как лосось, поскриплю еще авось.

Ему тут же захотелось откусить себе язык, как папе иной раз. И все заболело – и живот, и глаза. Он вспомнил, что дедушка умер и похоронен.

– Может, не как лосось, а как носок.

Доктор перевел взгляд на маму.

– О парике вы не думали?

– Уже купили. Но он не хочет его носить.

Доктор встал, и Герман встал тоже.

– Почему ты не хочешь его носить? В чем дело?

Герман посмотрел в пол.

– Ни одного конькобежца в парике не знаем.

21

Герман сел на повороте дорожки, чтобы затянуть шнурки. Он надел три пары носков и вдобавок извел весь утренний выпуск газеты «Афтенпостен». В центре стадиона «Фрогнер» кружились девчонки в коротких юбках, их тени выписывали в искусственном свете зыбкие круги. Герман надел варежки, оттолкнулся и заскользил по льду. Лед держал его. И до старта оставалось еще десять минут. Он пробежал несколько шагов, не работая руками. Штаны натянулись на коленях, газета шуршала, зато он не косолапил.

Внезапно из репродукторов грянула музыка – орган Хаммонда и труба, а девочки-фигуристки на внутренней дорожке выстроились в восьмерку и картинно задрали ноги. Руби среди них не видать. Герман принялся тормозить посреди предстартовой прямой, но остановился только на следующем повороте. Возвращаясь вдоль кромки, он деланно захромал, будто у него серьезная травма колена, дошел до старта и встал вместе со всеми. Никого из бегунов он не знал, поэтому сам тоже никому не был знаком. Все они обводили соперников безразличным взглядом, настоящая шапочка была только у Германа.

С трибуны спустился стартер. У него не ляжки, а оковалки, и попа торчит как горб у большого верблюда. Но пистолета у него не было – только свисток на шее и секундомер в руке. Племянник Яйца, не иначе. Он стал громко выкликать пары. Герман побежит последним. Один.

Стартер подъехал к нему.

– Кто-то должен бежать без пары. Человек не пришел, и вас девятеро. Надвое не делитесь.

– Четыре с половиной, – откликнулся Герман.

– Вот именно. Но мы сражаемся в первую очередь с самими собой. Помни об этом.

– Удачно, что я пока бегаю так себе.

Стартер вернулся на место, первая пара уже стояла наизготовку: спины согнуты, ноги подрагивают, точь-в-точь два шмеля, увидевших мухобойку. Вот они сорвались с места, выгребли из поворота и помчались наперегонки по прямой. Финишировали с результатом 53,8 и 56,4 секунды. У второй пары вышла заминка на старте, а потом они пыхтели ноздря в ноздрю до последнего поворота – там левый вырвался вперед и финишировал на 1:04,5, а правый отстал и дотянул только до 1:12,7. На старт вышла третья пара, и Герман подумал: вот бы один из них сейчас грохнулся.

Но тут рядом с ним, чиркнув по льду, затормозили быстрые коньки.

– Ты газеты подкладываешь?

Герман медленно повернулся: Руби. Она скосила глаза на его коньки, газета торчала из-за края ботинка. Герман посмотрел на ее ноги – и увидел беговые коньки. На Руби были беговые коньки и синий конькобежный костюм.

– Ты в них будешь типа фигурно кататься? – спросил Герман.

– Я бегу четыреста метров, – ответила Руби.

Больше она ничего не сказала, оттолкнулась и очутилась уже на старте. Ну все, понял Герман, слишком поздно. Слишком поздно отказаться. Он не может уйти домой сейчас. Придется выйти на старт и состязаться с Руби. Не надо было ему желать падения третьей паре.

И вот он стоит на внутренней дорожке, согнув колени и вытянув руки в стороны. Музыка перестала играть, девчонки-фигуристки, пигалицы не старше восьми, хором вопили Руби «Давай, давай!». Герман бросил на нее взгляд. Руби почти касалась льда лбом, а руки заложила за спину. Не хватало еще, чтобы она пришла первая, подумал Герман. Обштопала меня на повороте. Раньше меня поменяла дорожку. Мне тогда только продать коньки, сбежать в Адапазары и жить в норе до конца моих печальных дней.