Германия и революция в России. 1915–1918. Сборник документов

Тому были две причины. Первая – «Мы знали, что старое правительство было свергнуто ввиду его неспособности довести войну до победного конца» (Там же). Вторая – подозрение измены, притаившейся на самом верху государственной власти. Вспоминая свою знаменитую речь в Государственной думе 1 ноября 1916 г., П.Н. Милюков пишет: «Я говорил о слухах об измене, неудержимо распространяющихся в стране… причем в каждом случае я предоставлял слушателям решить – «глупость» или «измена»? Аудитория решительно поддерживала второе толкование – даже там, где сам я не был в нем вполне уверен (подчеркнуто мною. – А. К.)… Но наиболее сильное, центральное место речи я замаскировал цитатой «Нейе фрайе прессе»… Там упомятуто было имя Императрицы в связи с именами окружавшей ее камарильи… За моей речью установилась репутация штурмового сигнала к революции. Я этого не хотел» («Воспоминания». С. 277)…

Дело было не в личном хотении или нехотении оратора, а в том, что для «вождей армии», как я удостоверился из личных с ними разговоров, уверенность в измене «у самого трона» была второй причиной поддержки переворота, так же как и у членов Государственной думы, его совершивших. А как далек был тогда П.Н. Милюков от мысли о роли денег германского правительства в работе Ленина в 1917 г., явствует из передовой «Речи» от 5 апреля под заглавием «Приезд Ленина».

2) Дальше в статье «Русской мысли» говорится:

«Но когда большевики начали пропаганду на фронте, убеждая солдат брататься с немцами, Временное правительство сочло все же (эти два слова вставлены в перевод текста Г. Каткова) нужным произвести негласное расследование связи Ленина с немцами». Временное правительство не «все же» было вынуждено начать поневоле расследование о ленинской группе. Оно приступило к этому, как только – сейчас же после приезда 10 апреля французского министра снабжения Альбера Тома – получило от него точные данные, которые в некоторой части были подтверждены, в конце апреля, в Ставке ген. Алексеева прапорщиком Ермоленко. Ввиду особых условий работы, происходившей главным образом за границей, и необходимости считаться с государственными интересами наших союзников, о начатом расследовании были осведомлены не все члены правительства, включая и министра юстиции П.Н. Переверзева.

Вся работа была сосредоточена с начала мая месяца в руках М.И. Терещенко, министра иностранных дел. Только тогда, когда расследование подходило к развязке, т. е. к предъявлению обвинений и к арестам, приблизительно за две недели до начала июльских событий, часть добытых данных была сообщена министру юстиции. Тогда же министр иностранных дел познакомил начальника контрразведки полковника Никитина с французским офицером, который по поручению своего правительства помогал М.И. Терещенке.

В день занятия правительственным отрядом войск «Дачи Дурново», т. е. 19 июня, «в 11 часов утра я явился к министру М.И. Терещенко, который представил меня капитану французской миссии Лорену, – пишет на с. 94 в своей английской книге «Фатальные годы» полковник Никитин, – ему (Лорену) суждено было позднее оказать ценную услугу». А именно, капитан Пьер Лорен «4 июля (21 июня) пришел ко мне и вручил мне первые 14 телеграмм в Стокгольм и из Стокгольма между Козловским, Фюрстенбергом, Лениным, Коллонтай и Суменсон; впоследствии он дал мне еще 15 следующих телеграмм» («Фатальные годы». С. 119). Эти телеграммы, признает тут же полковник Никитин, «помогли провести ясное различие между главными и менее важными лицами, причастными к этому делу… Эта информация дала возможность нам быстрее двинуться вперед, и последующее расследование стало приносить ежечасно сенсационные результаты. Из этих телеграмм мы впервые узнали о существовании Суменсон…».

3) Дальше. В «Русской мысли» пишется: «Июльское восстание, организованное большевиками, имело своею главной целью помешать этим арестам и дать возможность Ленину спрятаться». У Г. Каткова нет этой категоричности: «Высказана была даже мысль, что неудачное восстание в начале июля большевиками было организовано в надежде предотвратить аресты». Но и в этой смягченной форме «мысль» полковника Никитина не соответствовала действительности. Ибо удар с тылу в столице был нанесен для того, чтобы облегчить подготовленный к этому времени удар с фронта. Началось контрнаступление германских армий. Из книги же близкого друга Ленина В. Бонч-Бруевича «На боевых постах Февральской и Октябрьской революции» (с. 83) видно, что до вечера 4 июля Ленин не знал ничего о скором своем аресте.