Силой, понимавшей это лучше, чем кто – либо иной, была консервативная народная партия. Было бы неправильно, писала «Дойче тагесцайтунг», поддерживавшая новую партию, оставить Гинденбурга в стороне от дебатов. Отрицание того, что именно он, главным образом, ответственен за развитие событий, приведшее к роспуску рейхстага, явилось бы серьезной ошибкой. «Все те, кто стремится укрепить конституционное положение президента германского рейха, должен заботиться, чтобы борьба Гинденбурга против избыточного парламентаризма не оставалась в тени». Чрезвычайные декреты Гинденбурга не могли сравниться с аналогичными акциями Эберта. В то время как Эберт всегда имел одобрение большинством рейхстага своих декретов, Гинденбург не имеет такой поддержки, ибо его меры «сознательно направлены против безответственного парламентаризма». Вестарп, Тревиранус и их коллеги озвучивали такое же мнение. Кампания, писал один из бывших генералов Шлейхеру, должна вестись вокруг вопроса «за или против Гинденбурга». Гинденбургу придется провести линию между собой и Гугенбергом. Слишком много поставлено на карту, чтобы проявлять чувствительность».
Однако лишь очень немногие за пределами консервативной народной партии разделяли эти взгляды. К ним относились, к примеру, некоторые члены немецкой народной партии. «Разве не кажется, – размышляла «Магдебургише цайтунг», – как будто над этой кампанией, задавая ей тон и устанавливая цель, стоит один человек, который сильнее всех партийных деятелей, вместе взятых? Разве не ясно, что суть этой кампании выражена простейшей формулой: «за или против Гинденбурга»? Именно он распустил рейхстаг, обратился к нации и призвал ее вынести свой вердикт: «за или против него». «Очень важно, – завершала передовая статья, – расширить узкий фундамент, который кабинет имел в старом рейхстаге, – кабинет, основанный на его доверии». Но руководство партии разделилось в вопросе о роли Гинденбурга в кампании, и на очередном собрании руководства разгорелись жаркие дебаты по этому поводу.
Это собрание было созвано для рассмотрения проекта платформы кампании, подготовленного исполнительным комитетом партии. Памятуя об особой роли президента, в документе несколько раз упоминалось имя Гинденбурга. И сразу появились возражения против вовлечения президента в кампанию. «(Президент, – предупреждал один из депутатов, – пользуется доверием многих, кто не принадлежит к партиям, голосовавшим за чрезвычайные декреты. Национальные интересы требуют, чтобы это доверие было сохранено. Мы окажем национальным интересам плохую услугу, если положим начало президентскому кризису в дополнение к правительственному и парламентскому, а именно это произойдет, если выборы не дадут результата, на который мы надеемся». Куртиус и остальные также находились во власти пораженческих настроений. Лидер партии Шольц описал неприятное положение, с которым столкнулись сторонники правительства: «Мне тоже не нравится идея постоянно использовать имя Гинденбурга. Но я должен подчеркнуть, что мы не можем не упоминать о нем, когда защищаем подписанные им декреты. Возможно, его имя может быть упомянуто лишь однажды, не более того. .. Но главной задачей нового рейхстага будет защита президентских декретов. В конце концов, именно ради этого мы идем голосовать. Мы не можем игнорировать эти проблемы». Партийная платформа была соответствующим образом изменена, и имя Гинденбурга использовалось достаточно редко в партийной кампании.
Проблема сосредоточения кампании на президенте создала немало сложностей. Не все «средние» партии были ему целиком и полностью преданны. Демократы опасались, что продолжающийся упор на его роль может помешать будущей коалиции с социалистами, на которую они продолжали надеяться. Точно так же партия «Центра» не могла полностью игнорировать свое участие в прусском правительстве Брауна – Северинга. Да и демократы не изменили свой образ мысли, когда их руководители в конце июля объединили партию с «Юнгдойчер Орден», одной из наиболее умеренных провоенных организаций, с помощью которой они надеялись возродить свой боевой дух. Каким – то образом они нашли возможность вывешивать на своих митингах и черно – красно – золотой, и черно – бело – красный флаги. Они заявляли, что делают это, чтобы продемонстрировать свою лояльность государству, а не преданность каким – либо особым интересам или группам. Они не использовали имя Гинденбурга, но желали воплотить его дух. Они даже переименовали свою партию, назвав ее государственной, чтобы особо подчеркнуть предмет их первейшей заботы.