Тем не менее сохранялось впечатление, что республика с Гинденбургом в роли капитана твёрдо встала на ноги. Учитывая этот неоспоримый факт, всё большее число консервативных элементов отказывалось от надежды реставрировать монархию в ближайшем будущем. Росло убеждение, что искать убежище в жёстком обструкционизме себе дороже. Часть аграрного крыла немецких националистов пригрозила отколоться от партии, когда лидеры отклонили законодательное урегулирование вопроса о королевской собственности. Эта же группа была готова согласиться с ведением иностранных дел Штреземаном. Продолжающаяся оппозиция представлялась им бессмысленной, потому что лишала их влияния на правительственную политику и отгораживала от власти. Но всё же главным образом практические соображения – высокие тарифы и рост кредитов – привели к изменению их отношения, а вовсе не присутствие Гинденбурга в президентском кресле, хотя его присутствие делало подобные перемены в их позиции более благовидными.
В промышленных кругах тоже появилась тенденция установить
Изменение отношения правых было также отражено в упадке военизированных организаций: многие из них были распущены из-за отсутствия фондов, так как их радикальная деятельность стала нежелательной для промышленных и аграрных спонсоров, и они значительно снизили или вообще прекратили финансирование. Банки потребовали возврата ссуд на основании того, что националистские демонстрации подвергали опасности экономическую стабильность государства. Такие организации, как Земельный союз, решили, что могут более эффективно отстаивать свои интересы, применяя законные парламентские методы. «Год 1926-й был не из благоприятных для отечественного патриотического движения», – отметил в своём ежегодном обзоре один из его лидеров, граф фон дер Гольц. Наблюдалась постепенная деморализация «национальной» точки зрения благодаря умелой пропаганде оппозиции. В этом утверждении заключался намёк на вину Гинденбурга, который не сделал ничего, чтобы остановить эту тенденцию. В своём докладе Гольц лишь изредка упоминал имя маршала, в основном обходя его деятельность молчанием. Годом ранее Гольц выступал против кандидатуры маршала, и теперешняя пассивность президента была для него своего рода оправданием. Он лично и люди, для которых он говорил, могли испытывать некоторое удовлетворение потому, что их сомнения в президентской квалификации Гинденбурга полностью подтвердились. Лидер «Стального шлема» Франц Зельдте в своём обращении к съезду, собравшемуся в мае 1927 года, сказал: «Мы всё ещё ждём сильного лидера или великого государственного деятеля, готового повести нас вперёд. <…> «Стальному шлему» очень нужен сильный лидер. Дайте его нам, или мы начнём искать его в собственных рядах и найдём».
Зельдте знал, что его слова – пустая угроза. Хотя на «Стальной шлем» не повлиял общий упадок военизированных организаций, напротив, он заметно вырос благодаря притоку новых членов из исчезнувших лиг и союзов, он всё равно находился не в том положении, чтобы навязывать свою волю нации. Если он хотел получить влияние, это следовало делать в рамках республики. «Давайте войдём в государство», – предложил лидер «Стального шлема» в своём публичном обращении. Если национальные организации обретут контроль над государством, они смогут формировать политику так, как того требует их сознание. Форма государства больше не важна для «национального движения»; оно приняло существующее государство, поскольку никто не может изменить его, только игнорируя. Лично он, заявил оратор, является убеждённым монархистом, но монархию невозможно восстановить, если к этому не стремится большинство населения, – монархии «милостью Божьей» быть не может. Члены «Стального шлема» должны смотреть вперёд, а не оглядываться назад. А это значит, заключил Зельдте, что «Стальной шлем» будет преследовать свои цели не как военизированная организация, а как политическое национально-освободительное движение. Организация начала участвовать в выборах и предложила поддержку партиям, желая гарантировать своим членам «безопасные» места в партийных избирательных списках.