Старые разочарования, задетая гордость и социальные предрассудки снова толкали их на неприятие парламентских методов переговоров и компромисса. Несмотря на многие весомые достижения республики в области внешней, социальной и экономической политики, бесцельные действия социалистов и уклончивая позиция буржуазных партий поддерживали огонь разгорающегося недовольства. По мнению представителей «Стального шлема», была необходима естественная энергия и неиспорченная чистота движения, нестеснённого официальными программами и особыми обязательствами, чтобы противопоставить его стерильному рационализму республики. Это вдохновит нацию, оживит её веру и чувства. Как заявил один из ораторов организации Эдвард Штадтлер, «намного более «программным» в политике движения «Стального шлема», чем сложные программы партий, для нас является дух движения, который никогда не был точно определён и который невозможно определить словами. <…> Потому что именно в нём суть политики, проводимой военизированным Союзом и «Стальным шлемом». Нами движут выдержка, вера, миф, жизнь за идею, героические деяния, готовность к подвигу, боевые лидеры, великолепные верные сторонники, солидарность рвущихся в бой людей, общество молодых, марширующие колонны, дух окопов, развевающиеся флаги, ритм военной музыки, гордость, которую не сломить. <…> Для нас программа – ничто, а жизнь, человеческие существа – всё».
В этом выразился эмоциональный активизм, который ценит действие ради действия, не думая о последствиях и не связывая себя социальными и моральными условностями. В приведённых выше словах деятеля «Стального шлема», по определению Эдгара Юнга, содержалось кредо человека, движимого «внутренним обязательством по отношению к голосу крови, который заставляет его оставаться иррационально неопределённым и выражать свои юношески неустойчивые взгляды с соответствующей непредсказуемостью».
Такому первобытному буйству эмоций спокойная сдержанность президента не могла не казаться презренной слабостью. Никогда не испытывавшие восторга по поводу Гинденбурга лидеры «Стального шлема», однако, воздерживались от публичных критических высказываний в его адрес. Маршала даже приняли в ряды движения как почётного члена, но он никогда не был его почётным президентом, как считали многие. Лидеры «Стального шлема» никогда не упускали возможности выразить своё уважение к президенту в официальных посланиях и прокламациях. Организация не изменила этой линии поведения и теперь, и его журналисты «шлёпнули по рукам», хотя и мягко, пангерманистов, когда их лидер Класс осенью раскритиковал президента на ежегодном собрании Лиги пангерманистов. Но отношение «Стального шлема» стало постепенно меняться. Теперь его критика тех, кто поддерживал существующую систему, идя на «недостойные компромиссы», была направлена и на Гинденбурга, причём это все понимали, а его попытки, несмотря ни на что, поддержать его только как символ национального величия стали ещё более откровенными. «Гинденбург представляет для нас бесконечность времени, историю, миф, национальную веру, – размышлял Штадтлер, – поэтому задача национальных лидеров заключается в том, чтобы использовать в собственных целях моральную силу, которую он представляет. Споры из-за Гинденбурга нам не помогут. Мы можем двигаться вперёд, только воодушевлённые искренней, человечной, динамичной верой в Гинденбурга. И нация, вдохновлённая верой в Гинденбурга, пойдёт за тем, кто возродит и обновит ту Пруссию и Германию, которые так блестяще воплощены в этом человеке». Маршал стал «памятником далёкого прошлого, которое уже никогда не возродится к жизни, – вспоминал позже один армейский офицер. – Люди проходят мимо него с почтением, они снимают шляпы, но не останавливаются – они идут дальше, как всегда поступают, проходя мимо памятника».
В то время как «Стальной шлем» сохранял видимость уважения и почтения к президенту, другие группы – и левые, и правые – больше не считали это своим долгом. Очень скоро стало ясно: никто, кроме разве что коммунистов, не критикует маршала сильнее, чем правые круги. Самые злобные атаки предпринимал Класс – неутомимый член пангерманской лиги. Как и все пангерманисты, он давно относился к президенту критически. Теперь же, утратив всякую сдержанность, он излил на маршала всю глубину своего презрения. «Ни один объективный наблюдатель не сможет отрицать, что, с тех пор как у руля государства стал господин[20]
фон Гинденбург, дела у нас идут всё хуже и хуже. За это президент ответственен перед настоящим и будущим Германии». Другие руководители национальных движений выражали аналогичные мысли. Среди них, что неудивительно, был и бывший кронпринц.