Германия. Свой среди своих

Я искала Маргариту, Берлиоза и Коровьева, но не нашла. Это все же наши родные, посконные ассоциации.

Зато были обнаружены Аркаша, Альоша и Вассилий, почему-то с двумя «с». Подозреваю, что исключительно из уважения.

— Это мальчик или девочка? — поинтересовался ребенок, указывая на очаровательное существо с двойным именем Яша-Яна. — Они что, пол определить не смогли?

Дальше нам попались голубоглазый Ярослав и его не менее синеокая подружка Янислава — хотя я, признаться, ждала Ольгу, и вяловатый, слегка оплывший Распутин.

На одном из сайтов мне встретился изящный, дымчато-серый Валентин — боюсь даже предположить, кого имели в виду, и кокетливая желтоглазая Юлия.

Мы перебирали объявления очень долго, ожидая встречи с Альонушкой, Машенькой и тремя медведями. Но в основном попадались Иваны и Катьюши. Ну и кто скажет, что у немцев нет чувства юмора?

Следующий стереотип, о котором очень часто приходится слышать: немцы никогда и не при каких обстоятельствах не любят вспоминать о Второй мировой войне. Это тема — табу, и вспоминать об этом как бы неприлично. Якобы немцы, пережившие советскую оккупацию, реагируют на любое упоминание о «русских» со смесью ужаса и брезгливости, а молодые вообще понятия не имеют о том, что была такая война. Об этом мы еще обязательно поговорим с вами отдельно, потому что рассказать в двух словах о том, что испытывают и чувствуют сегодняшние немцы, не так-то просто.

А пока я хочу рассказать вам о встрече с человеком, чья судьба может быть идеальной иллюстрацией того, что прошлое никуда не исчезает.

Он подсел ко мне сам. Точнее, сначала помог, а потом подсел. Я летела в командировку в Лондон, рейс был последний, вечерний, и самолет был полупустой.

В данном случае человек просто повел себя по-джентльменски. Я воевала со своим рюкзаком, который несмотря на небольшие габариты никак не хотел укладываться на полку над сидением. Сначала я его уложила, потом вспомнила, что внутри бумаги, начала вытаскивать назад, потом — снова укладывать.

Мужчина, идущий по проходу, увидел, что в неравной борьбе с рюкзаком я явно проигрываю. Let me help you![16] Уложил багаж, улыбнулся и пошел дальше. Сел через ряд. Я пристроилась у окошка и набрала телефон, пока мы еще не взлетели, чтобы договориться с коллегами о встрече на следующий день. Говорили мы по-русски. Я договорила, попрощалась, отвернулась к окну, закрыла глаза.

— Можно к вам? Я услышал русский язык. Сто лет не говорил по-русски.

Я неохотно повернула голову. У него были умные карие глаза в лучиках «гусиных лапок», крупные черты лица, практически квадратный подбородок. Глубокие морщины, идущие от крыльев носа. Когда-то, наверное, он был ярким блондином. Сейчас в волосах проглядывало много седины, но они по-прежнему были густыми и очень ухоженными. Блондин с карими глазами — редкое сочетание, запоминающееся. На вид ему было лет пятьдесят восемь — шестьдесят. Может, чуть больше.

На нем был элегантный костюм. Человек, путешествующий в десять вечера в костюме, из кармашка пиджака которого торчит платочек в цвет галстука, вряд ли работает дальнобойщиком или лесорубом. Скорее всего, какой-то бизнесмен, передвигающийся между странами с одним ноутбуком. Впоследствии так и оказалось, кстати говоря.

— Вы в Лондон по делам или в гости? — по-русски он говорил с сильным акцентом, но очень правильно, чисто. Такое ощущение, что язык когда-то активно использовался, а затем был отложен куда-то в закоулки памяти — не за ненадобностью, а потому что было не с кем общаться.

— По делам, — ответила я, — на один день. Послезавтра утром назад, в Германию. А вы?

— Я живу в Англии. В пригороде Лондона. А бизнес частично в Голландии. Вот и летаю туда-сюда.

Перекинулись еще парой слов о погоде, кризисе и падении курса доллара. Обычный small-talk[17], занявший пять минут. Вроде бы, все. Но у меня было явное ощущение, что человек хочет о чем-то поговорить. Какое-то шестое чувство. И я спросила его, откуда такой хороший русский.

Он улыбнулся как-то очень светло, благодарно, и медленно, словно сам с собой, заговорил.

— Я ведь родился в России. В СССР, точнее, в лагере. На северо-востоке. Там, где только снега и непролазные леса. Мой отец был военнопленным. Они работали на лесоповале. А мама… Мама была поваром в лагерной столовой. Она литовка по национальности была, но из обрусевших. Прекрасно по-русски говорила, любила очень русскую культуру[18].

— Мама потом рассказывала, что это не был случайный секс, — продолжал между тем сосед. — Это была любовь… как это… с первой буквы.

— С первого взгляда, — машинально поправила я и тут же мысленно себя отругала. Боялась сбить его с мысли.