Германия в эпоху религиозного раскола. 1555–1648

Большинство немецких историков XIX в. вне зависимости от конфессиональных симпатий следовало национально-государственной концепции Л. Ранке. Боннский историк, католик Мориц Риттер в своем, ставшем классическим, трехтомном исследовании «История Германии в эпоху Контрреформации и Тридцати летней войны» (1889–1908) подверг несравненно более тщательному исследованию вторую половину XVI в., но едва ли существенно изменил общий взгляд Л. Ранке на характер эпохи. Католические симпатии М. Риттера временами проглядывают в его повествовании, читаются между строк. Но громада фактического материала, по части сюжетов впервые введенная тогда в научный оборот, не позволяет обмануться в авторской концепции: все главное, что имело судьбоносное значение для Германии, уже свершилось до Аугсбургского мира. Князья и императоры второй половины века лишь боролись за коррективы аугсбургских решений. Медленно тлевший костер противостояния в конце концов взвился всепожирающим пламенем войны. Виновниками катастрофы были и непреклонные в своем желании полного триумфа протестантские государи, и их католические оппоненты, с воинственным пылом настаивавшие на буквальном соблюдении статей 1555 г. Вестфальский мир подвел черту под национальным унижением немцев и ужасающим разорением Германии, но в совокупности годы и Контрреформации, и Тридцатилетней войны выступали лишь придатком главного сюжета — самой Реформации, перевернувшей средневековый мир. Сложные социальные процессы, протекавшие в недрах Империи в конце реформационного века и далеко не всегда носившие разрушительный для имперских структур потенциал, не рассматривались самостоятельными явлениями, их природа не подвергалась внимательному анализу. Из общественной гущи выхватывались лишь линии церковно-политического противостояния на уровне сословной верхушки (князья), привязанные к 1517 г. и рассмотренные лишь в линейной перспективе.

Историки же нацистской Германии довели до абсолюта национально-государственную концепцию предшественников. Написанные в 1930-е гг. работы стали своего рода последним опытом националистического и «спиритуального» толкования Реформации и Тридцатилетней войны. В них выстраивалась линия преемственности «от Лютера к Гитлеру», ступенчато восходившая к венцу творения арийского духа — Третьей Империи. В Лютере нацисты видели не только воплощение духовных традиций арийского мира, но и созидателя, заложившего основы новой, современной немецкой государственности. В нем и в его последователях, религиозных наставниках и протестантских князьях XVI–XVII вв., усматривали борцов с миром погибающей реакции, выступавшей под знаменем католицизма.

Естественно, что и хронология соответствовала общему протестантскому взгляду на характер эпохи. До середины XIX в. мы прослеживаем лишь весьма бледную стратификацию отдельных фаз в полуторавековом отрезке от выступления Лютера до Вестфальского мира. Исключение составляло лишь время до кончины реформатора и заключения религиозного мира 1555 г. Со времен Л. Ф. Зекендорфа этот отрезок именовался собственно Реформацией, что соответствовало и протестантской и католической традиции, видевшей в ней главным образом церковные изменения, решительно повлиявшие на последующую историю христианского мира. Для эпохи после 1555 г. не находилось ясных определений. Вторая половина XVI в. словно стиралась в историческом сознании, а историки времен Просвещения нередко вообще без пространных комментариев переходили от 1555 г. сразу к кануну Тридцатилетней войны, как, например, Фридрих Шиллер в своей знаменитой «Истории Тридцатилетней войны».