Германия в ХХ веке

Символом перемирия власти и общества стал появившийся в центре Берлина Дворец республики, где впервые проходил IX съезд СЕПГ. В отличие от кремлевского дворца съездов, его берлинский собрат был открыт для публики с утра до вечера, наполнен ресторанами, выставками и развлечениями. Впрочем, ни для кого не было секретом, что реальная политика делалась в невзрачном сером здании, где располагался Центральный комитет СЕПГ. Волна общественных надежд, связанных с приходом к власти нового лидера и принятием новой партийной программы, окончательно отхлынула после Х съезда СЕПГ (11-16 апреля 1981 г.) Выступая на съезде, Хонекер в очередной раз продемонстрировал верность догматическому истолкованию социализма, осудил обновленческие идеи «еврокоммунизма», с которыми выступали компартии Италии, Франции и Испании. Не произошло на съезде и кадровых изменений – сама мысль о политическом наследнике подрывала стабильность режима личной власти. Лишь в 1983 г. в Политбюро попал представитель «молодежи» Эгон Кренц, которому исполнилось 46 лет.

Настаивая на своей исторической миссии, СЕПГ отдавала себе отчет в том, что для простых граждан привлекательность социализма определялась личным материальным успехом. Близость западногерманской модели оказывала серьезное воздействие на общественные настроения в поздней ГДР, держала власть в состоянии максимального напряжения. Огромные силы были брошены на выполнение принятой в 1971 г. жилищной программы: за первые десять лет было построено и отремонтировано 800 тыс. квартир, к 1988 г. – уже три миллиона. Для того, чтобы получить благоустроенное жилье, молодой семье уже не надо было годами стоять в очереди. Хотя рост уровня жизни в ГДР в годы правления Хонекера замедлился (в 1970 г. средний доход на душу населения составлял 755 марок, в 1980 г. – 1021 марки), партийная пропаганда не без оснований говорила о второй зарплате (zweite Lohnt"ute), которую получали жители ГДР благодаря бесплатному и качественному здравоохранению, дошкольной сети, дотированным ценам на продукты и смешной квартплате (около одной марки за квадратный метр жилплощади). Если в 1970 на сто среднестатистических семей приходилось 16 легковых автомобилей и менее одного цветного телевизора, то в 1987 г. и то, и другое уже имела каждая вторая семья.

Растущее предложение товаров и услуг в легальном секторе экономики не могло угнаться за ростом денежных доходов, порождая огромный отложенный спрос. К концу 80-х гг. на сберегательных счетах у населения находилось почти 200 млрд. марок. Дефицит затрагивал в основном «эксклюзивные» товары (хотя список их постоянно расширялся), для их приобретения формировались неформальные группы взаимопомощи, использовались семейные, соседские связи, открывавшие доступ к каналам нерыночного распределения продуктов и промышленной продукции. Аналогичные механизмы действовали и в сфере услуг, где деформирующее воздействие коммунистической доктрины («отмирание мелкой буржуазии») было наиболее ощутимым. Число работавших в этой сфере «частников» (Hаndwerker) не превышало 2 % от самодеятельного населения, социалистические альтернативы в виде громадных прачечных комбинатов, сети обувных мастерских или превращенных в государственных служащих сантехников явно не справлялись со своими задачами.

Даже во второй половине 80-х гг. западные исследователи продолжали говорить об упрочении социального контракта между властью и населением в ГДР.

Тоталитарная методология пребывала на задворках научных споров, исследователи искали за берлинской стеной общее, а не особенное. Известный публицист Гюнтер Гаус, являвшийся до 1981 г. главой постоянного представительства ФРГ в ГДР, внес немалый вклад в формирование на Западе благожелательносочувственного образа этой страны как «индустриального общества с одним работодателем и деформированной психологией потребления». Население, лишенное возможности политического соучастия, все же находило возможности для неподконтрольной правящей партии самоорганизации. В ГДР существовало более 10 тыс. кружков и объединений по интересам, формировавших своеобразные «ниши свободы», куда не могла или не решалась заглядывать власть. Перенесение акцентов от прогнозирования действий лидеров коммунистических диктатур в сферу массовых явлений и настроений подвластного им общества позволило западным ученым смоделировать основные тенденции «посттоталитарного» отступления власти в ГДР и других странах Восточной Европы, ставшего необратимой тенденцией уже в 70-е гг.