Германская военная мысль

Отсюда видно, насколько нецелесообразно действуют те, которые во имя вящего прославления Фридриха пытаются доказать, что в следующем, 1757, году сокрушение Австрии действительно входило в его план (сражение при Праге, осада Праги). Если бы этот план действительно был выполним в 1757 г., то насколько легче было бы его осуществить в 1756 г.! Образ действий Фридриха ясен и последователен лишь на фоне стратегии измора. Если же это так, то мы должны оценить эту завязку Семилетней войны в ее коренном противоречии к образу действий Наполеона в 1805 и 1806 гг. как прекраснейшее и плодотворнейшее свидетельство естественных противоречий между сущностью и принципами обоих существовавших в истории видов стратегии.

Продолжим тем же путем наше исследование.

В стратегии измора на первом плане событий стоят осады крепостей, воспрепятствование таковым и деблокирование их; у Фридриха это выражается менее сильно, чем у его предшественников, но все-таки достаточно сильно. Наполеон же за все свои кампании (помимо второстепенных операций) обложил только две крепости, Мантую в 1796 г. и Данциг в 1807 г.

И на обе эти осады он решился лишь потому, что с наличными силами в данный момент не мог ни развивать, ни продвигать дальше маневренную войну против неприятельских войск. В стратегии сокрушения осаждают лишь в том случае, если осады никак нельзя избежать, будь то даже неприятельская столица, как Париж в 1870 г., или крепость, в которой заперта целая неприятельская армия, как Мец в 1870 г., или же осада представляет только второстепенную операцию. А для Фридриха взятие крепости, как Нейссе (1741), Прага, Ольмюц, Швейдниц (1762), часто является истинной целью всей кампании.

Поучение Фридриха ясно: «Если вы попадаете в страну, в которой имеется много укрепленных пунктов, то захватывайте их все и ни одного не оставляйте позади себя; лишь тогда вы будете методично продвигаться вперед и можете не опасаться за свой тыл».

Если бы союзники придерживались этого фридриховского принципа при вторжении во Францию в 1814 г., им никогда бы не удалось низложить Наполеона.

Фридрих строил каналы и пользовался водными путями не только для торгового движения, но и для довольствия войск. Наполеон строил шоссе; движение в его ведении войны было на первом плане.

По выражению, к которому часто прибегал сам Фридрих, сражение есть «рвотное средство», которое дается больному. «Мне не оставалось ничего другого», – часто писал он, когда хотел оправдать свое решение дать сражение. Последнее является для него вопросом, обращенным к судьбе, вызовом случайности, не поддающейся учету и определяющей исход. Наполеон же говорит нам, что у него был принцип – никогда не вступать в сражение, не имея 70 шансов из 100 на победу. Если бы Фридрих держался этого принципа, то он едва ли мог бы разыграть хотя бы одно сражение. Происхождение этого различия отнюдь нельзя видеть в сравнительной смелости обоих полководцев: оно коренится в различиях самих систем: если бы стратег школы сокрушения рассматривал сражение как приводящее к случайному исходу, то вся война для него была бы комбинацией случайностей, так как в его представлении все решения даются сражениями. В стратегии же измора сражение является лишь одним моментом из числа многих других, и исход его может быть вновь сбалансирован. Фридрих писал однажды, проектируя сражение, что даже в случае его проигрыша положение, по-видимому, не станет хуже, чем было до того. В устах Наполеона подобная мысль была бы непонятна и невозможна. В его глазах проигранное или выигранное сражение при любых обстоятельствах меняло всю обстановку самым коренным образом. Пруссия могла перетерпеть Кунерсдорф, но не Йену. Мы видели, насколько Фридрих ограничивал приложение на практике правила, столь часто провозглашаемого, о том, что к сражению надо притягивать все наличные силы. Наполеон же действительно осуществлял это правило, хотя, конечно, и для него оно являлось не абсолютным. 15 ноября 1805 г. он писал Мармону: «Мне приписывают несколько больше таланта, чем другим, и все-таки мне всегда кажется, что у меня недостаточно войск, чтобы дать сражение противнику, которого я привык бить; я подтягиваю к себе все, что только могу собрать».