Германская военная мысль

Репутацию полководца прежде всего, конечно, устанавливает успех. Но какую роль в нем играют его действительные заслуги, определить необычайно трудно. Перед непреодолимой силой обстоятельств сгибаются даже лучшие люди, и столь же часто обстоятельства возносят и посредственность. Но преимущественно продолжительное счастье выпадает дельным людям.

Если, таким образом, на войне с началом операций все становится неопределенным, за исключением той воли и той энергии, которые заключает в себе полководец, то общие принципы, вытекающие из них правила и построенные на них системы не могут иметь практической ценности для стратегии.

Правда, эрцгерцог Карл признает стратегию наукой, а тактику искусством. Он считает, что «наука верховного полководца» «определяет ход военных предприятий», искусство же должно лишь осуществить планы стратегии.

Генерал фон Клаузевиц, напротив, говорит: «Стратегия есть применение боя в целях войны»; стратегия действительно дает тактике средства, чтобы драться, и создает вероятность победы посредством руководства армиями и их сосредоточения на полях сражений. С другой стороны, она присваивает себе и результат каждого боя и строит на нем далее. Перед тактической победой смолкают требования стратегии, и она приспособливается к вновь создавшемуся положению вещей.

Стратегия — это система подпорок. Стратегия — это больше, чем наука; это — перенос знания в практическую жизнь, дальнейшее развитие первоначальной руководящей мысли в соответствии с постоянно меняющимися обстоятельствами; стратегия — это искусство действия под гнетом труднейших условий.

Гельмут фон Мольтке РЕЧЬ В ЗАСЕДАНИИ РЕЙХСТАГА 14 мая 1890 г (при обсуждении проекта усиления мирного состава германской армии)

Требование новых и значительных жертв для военных надобностей в тот момент, когда политический горизонт, по-видимому, свободнее от грозовых туч, чем это было еще в недавнем прошлом, и когда все соседние державы дают нам определенные заверения в своих мирных намерениях, может вызвать удивление. Я все же прошу разрешить мне в немногих словах указать на степень безопасности, обеспечиваемой нам обстоятельствами.

Господа, еще недавно с крайней левой этого собрания повторно выдвигалось утверждение, что все наши военные мероприятия проводятся исключительно в интересах классов, владеющих собственностью, и что только монархи вызывают войны; если бы не было государей, соседние народы жили бы в мире и дружбе. Что касается до владеющих собственностью классов — а они очень многочисленны и в известном смысле охватывают почти всю нацию, так как кому же нечего терять? — то, правда, состоятельные классы, безусловно, заинтересованы во всем, что обеспечивает владельцу его собственность.

Но, господа, не монархи и вообще не правительства ныне являются первопричиной войн. Времена кабинетных войн остались в прошлом; мы живем в эпоху только народных войн, и вызвать таковую, со всеми ее непредвиденными последствиями, сколько-нибудь разумное правительство может решиться лишь с большим трудом. Нет, господа, элементы, угрожающие миру, заключаются в самих народах. На внутреннем фронте таковыми является зависть классов, которым судьба менее благоприятствовала, и делаемые ими время от времени попытки быстро достигнуть посредством насилия улучшения своего положения, улучшения, которого можно добиться лишь путем реформ и лишь не покидая длительного и утомительного пути работы. На внешнем фронте угрозы родятся из известных национальных и расовых домогательств, вообще из недовольства существующим положением. В каждую минуту это может зажечь войну независимо от воли правительства и даже против его воли; господа, именно правительство, недостаточно сильное, чтобы бороться с народными страстями и партийными домогательствами, — такое слабое правительство представляет постоянную военную опасность. Я считаю, что невозможно переоценить достоинства и блага сильного правительства. Только сильное правительство может проводить здоровые реформы, только сильное правительство может являться порукой мира.

Господа, если война, которая уже свыше десяти лет висит над нашими головами, как дамоклов меч, если эта война наконец вспыхнет, то никто не сможет предугадывать ее продолжительность и ее конец. В борьбу друг с другом вступят величайшие европейские державы, вооруженные, как никогда. Ни одна из них не может быть сокрушена в один или два похода так, чтобы она признала себя побежденной, чтобы она была вынуждена заключить мир на суровых условиях, чтобы она не могла воспрянуть и возобновить борьбу Господа, это, может быть, будет семилетняя, а может быть, и тридцатилетняя война, и горе тому, кто воспламенит Европу, кто первый бросит фитиль в пороховую бочку.