Германский вермахт в русских кандалах

— О, найн! Нельзя расстреляли! Бауэр имеет филе коров, много коров, — удивляется Бергер непонятливости мальчика и повторяет со значением, что бауэр — это хозяин!

Но понятие «Хозяин» Валерика не трогает. Оно не доступно ему в том весомом значении, которое органично сознанию Бергера, и что именно это, он пытается мальчику преподнести! Потому и не может понять, что для Валерика понятие «Хозяин» — обычное слово, звук.

Но возмущает мальчика то, что Бауэр, выдавший врагу солдата своего, не понес наказания! И мало того, этот крестьянин-предатель продолжает оставаться, как и прежде, почитаемым в своем селении! Этим самым поощряется предательство! Вот с чем никак согласиться не может дошкольник Валерик:

— И все соседи с ним здороваются?

Бергер разводит руками: дескать куда ж им деваться?

— А я бы не стал… И Толян бы не стал! И даже Ленька Пузатый здороваться с гадом не стал бы!

И с детской беспощадной укоризною добавил:

— А ваши немцы здороваются с ним!

Фриц и Бергер делают вид, что поглощены работой и на вопросы, чуждые им, отвлекаться не желают.

Солдатская песня и герои Германии

По желанию Валерика, немцы припасли для него кирочку, такую же, как у всех. Теперь он, на пару с Фрицем, очищал кирпичи от известкового раствора. Между делом и разговор сам собою вязался. Иногда мальчик напевал строевую песню, многогласый припев которой доносился со стороны заозерной, где было училище летчиков.

Вот как сегодня:

— Эх, ты, ласточка-касатка быстрокрылая! Ты, родимая сторонка наша милая! Эх, ты, ласточка-касаточка моя, быстрокры-и-ла-я-а!

Фриц слушает мальчика и ухмыляется. Он даже в сторону Валерика не смотрит, чтоб не смущать.

Фрицу нравятся русские песни. И Бергеру нравятся, и Шварцу.

— Это курсанты молодые на плацу строевой занимаются, — поясняет Валерик, откуда песня взялась. — Там порядок! А дисциплина! Будь-будь! Потому что старшины там! Брат ты мой! Настоящие командиры! Крутят «солнышко» на турнике только так! А на брусьях что вытворяют! Вот это мастера! Будь спок! Потому, что смелые. Они все сильные и здоровые. Они, наверно, потому и красивые, что их кормят вкусно! Да, Фриц?

Фриц тяжело вздыхает и соглашается, вспоминая время свое, когда был красивым, здоровым и сильным. То было задолго до колодок русского плена.

— Салаги молодые еще только из столовой вылетают, а старшина им: «Становись!» И, как миленькие, становятся и к месту прилипают! «Р-р-няйсь! Сирна! И нэ крутысь! С места с песней! Шагом ырш!»

А поют курсанты так, что у дяди Вани-корявочника мурашки по коже бегут. Да, да, Фриц! Он сам признавался в курилке.

— О, йа, йа… Русиш песня гут, — соглашается Фриц. — Абер золдатен песня — зер гут!

И неожиданно для Валерика, с приятным акцентом, Фриц негромко заводит русскую «Катюшу». А после первого куплета умолкает и спрашивает:

— Зо? Так?

— Так, но зачем она тебе? — пожимает Валерик плечами. — Это ж песня не строевая, не солдатская! Под нее ж не маршируется.

— Не маршируется «Катюша», — соглашается Фриц. — Унд зер гут, что не маршируется. Унд «Роза Мунда» не маршируется, абер гороша песня.

— «Розу Мунду» у нас итальянцы пели.

— Унд дойче золдатен пели.

— А наши курсанты на вечерней прогулке, знаешь, какую поют?

— Знаешь, знаешь! Цига-ночка, Аза, Аза…

Валерик подхватывает:

— Цыганочка черноглаза, черная фартовая, на картах погадай, эх!

И оба смеются, глядя друг на друга.

Бергер и Шварц, утомленные однообразием работы, перестают стучать ломами и глядят из траншеи на них непонимающе тупо. Фриц и Валерик их не замечают.

— «Цыганочку» они поют, когда идут из бани мимо вашего лагеря. А на плацу ее петь нельзя: замполит сожрет!.. На плацу поют: «Пропеллер громче песню пой, неся распластанные крылья! За прочный мир в последний бой летит стальная эскадрилья!» — смеется Валерик. — Молодые курсанты поют, которые еще не летают, а только поют про пропеллер и крылья!.. Они самые послушные… А старшекурсники такие хитрые! Пока отцы-командиры моются-парятся в бане, курсанты в рюмочную залетают! А в рюмочной Маруся! «Сама, раскрасавица душа!» Так они ее называют. Подлизываются, «чтобы водочки накапала по полтораста грамм на душу каждому!» А к водочке дается бутерброд. Но курсантам бутерброд какой-нибудь не нужен! Они просят у Маруси бутерброд «генеральский».

— О! Генерал-бутерброд! Зер гут! — отзывается Фриц с сознанием дела.

— Ты, наверно, думаешь, что генеральский бутерброд — это что-то такое? — Валерик крутит пальцами перед собой. — А вот и нет! Все просто. Берешь сто грамм водки, и тебе тут же дают кусок черного хлеба с маслом, а на нем, на масле сливочном, кусок селедки «залом» лежит! И скрылечек лимончика сверху или кружочек яйца! Вкуснотища! Закус — мое почтение!

— Братишка махает сто грамм? — улыбается Фриц.

— Ты что! Детям и курсантам водку в рюмочной не наливают! А ты думал, для чего курсанты с Марусей сюсюкаются? Вот для того, чтобы водочки дала горло полудить. Чтобы песня звучала. Понятно? А ты надумал уже вон чего!.. А вам после бани водку дают?

— Найн, — потерянно вздыхает Фриц. — Не дают.