Гермоген

   — Кто из нас без греха? Кто станет хвалить своё праведное житие? Кто не обижал ближнего? Кто не подвержен греху зависти и злобы? Кто не давал воли неправедному гневу? Не опалялся противу ближнего своего, не злословил? Да ежели бы и в тайне то было, Господу открыты и ваши тайные прегрешения...

Прихожане молились и трепетно следили за рукой батюшки, и каждому казалось, что говорит он именно о нём, что именно он должен дать ответ Богу за то, что и обманывал, и лгал, и греховные тайные помыслы имел.

   — Батюшка, помолись за нас, грешных!

Гермоген перекрестился, взял крест с престола и поцеловал его. Его большие глаза с лаской обратились к стоящим перед ним людям. На лицо его пролился душевный свет, исполненный святого восторга перед Богом. Как возвышенно прекрасен был он в эти минуты! Крупные складки тёмной рясы придавали его высокой фигуре что-то величественное. Протянув перед собой руки, он словно хотел прикрыть людей как крыльями.

   — Тише! Тише! Слушайте! — прошелестело словно бы под самым сводом.

   — Владыко человеколюбче, Господи! Услышь нас, молящихся Твоей благости! Прими наше покаяние, праведный Судия! А вы, чада мои, покайтесь! Искренне покайтесь, дабы получить прощение грехов! Покайтесь из глубины души! Достигнув свободы от грехов и страстей, вы спасёте свои души. Оставив греховную жизнь, вы примиритесь со своей совестью. Кайтесь все, в чём согрешили! — властно и повелительно произнёс Гермоген.

И все подчинились этому голосу. Послышались рыдания. Многие опустились на колени, истово крестились. Люди вслух исповедовались в своих грехах, не думая о том, что их слышат.

   — Я, окаянница, мати родной смерти пожелала.

   — Я на базаре рыбы купил, а денег не дал. Убёг.

   — Баба моя чрез меня, злодея, утопла.

По лицу Гермогена текли слёзы, и он не скрывал их и творил молитву, устремив взор на икону Спаса. Затем движением руки призвал всех успокоиться.

   — Слушайте! За ваше искреннее покаяние я властью, мне Богом данной, разрешу ваши грехи, и сам Господь благословит вас. Наклоните ваши головы!

Гермоген начал читать разрешительную молитву, на все стороны крестообразно благословляя молящихся епитрахилью, после чего накрыл ею головы стоящих близ него людей.

В эту минуту в толпе началось заметное движение. Гермоген не сразу понял, что происходит. До него доносились какие-то голоса, прерываемые треском свечей. Но отчего это люди теснятся к стенам обители? Он увидел, что по направлению к алтарю уверенно движутся люди, одетые не соответственно молитвенному служению. На них были красные кафтаны, а на головах убор, именуемый шлыком, не то причудливый бабий кокошник, не то восточный башлык. Приблизившись к амвону, они склонили головы:

   — Благослови, отче!

Гермоген некоторое время молчал, потом резко произнёс:

   — Ваши неподобные одежды радуют сатану. Я повелеваю вам оставить обитель!

   — Помилосердствуй, отец! Мы пришли просить благословения.

   — Я не волен разрешать вас от греха. Взыщет Господь за всех, кто погиб от вашей ярости. Кто из вас принёс чистую молитву Господу за свои злодейства? Кто истинно покаялся и порвал со своим греховным прошлым?! Никто! Ваша просьба о благословении кощунственна.

   — Ты призываешь к милосердию, а сам дышишь злобой! — почти выкрикнул глава опричников.

   — У святого отца нет злобы. Святой отец скорбит о душах, погрязших в грехе, и возносит молитву Господу, дабы разрешил от грехов всякого и принёс истинное покаяние! Всякому греху покаяние назначено. Кайтесь! В чём грех, в том и спасение. После смерти нет покаяния.

Все оглянулись на голос, но не нашли подателя голоса. Слова лились как бы из-под купола обители. И люди думали, что это сам Господь послал отцу Гермогену своё благословение. А слуги царёвы пришли не по правде и лукаво просили благословения, дабы в народе не говорили, что они оставили церковь в небрежении. Истинно слуги сатаны, хулящие покаяние.

24

Во время службы Гермоген целиком отдавался служению. Не идущие к службе мысли оставляли его. Так было и ныне. Но едва он покинул обитель и направился к домику, где жил недалеко от Николы Гостиного, как тленные тревожные мысли тотчас же взяли в плен его душу. О чём была эта тревога? Может быть, им овладел тайный страх перед угрозой опричников? Нет, в животе его волен был единый Бог. Это Гермоген давно постиг своим глубоким религиозным чувством. Не сожалел он и о том, что не дал благословения опричникам. Перед ним был живой пример московского митрополита Филиппа, не убоявшегося обличать не только опричников, но и самого царя. Его мученическая смерть (он был задушен Малютой Скуратовым) подвигла даже людей, слабых сердцем, на высокое святое служение. А каким святым правдолюбцем был архимандрит Казанский Герман! Умер в опале, но опричников обличал до конца дней своих. Как забыть святого учителя, кому Гермоген станет восприемником в просвещении Казанского края! Верен он был Герману и в нравственном служении истине. И так же прям и тернист станет и его путь апостольского служения церкви.