Герой

Первыми отходящих булгар догнали угры. Повисли на хвосте, осыпали стрелами. Катафрактов они, ясное дело, не остановили. Дорога к Доростолу прямая, широкая, еще со староримских времен. По обе стороны – сады, по кривой не объедешь.

– Наедем, батька? – Понятко уже давно в княжьих тысячниках, но всё равно звал Духарева «батькой»: из уважения к тем временам, когда ходил простым гриднем в духаревском десятке.

Сергей поглядел на поднимающуюся на взгорок сверкающую сталью и бронзой «гусеницу» булгарского ардьегарда, прикинул: тысячи две латников. Русов примерно столько же. Да еще угров тысячи две. От угров в рукопашной толку немного, но с боков пощипают.

– Йонах! – гаркнул Духарев. – Скачи к Тотошу. Скажи: как булгары через горку перевалят, мы на них сверху ударим. Пусть его всадники у нас под ногами не путаются.

Хузаренок умчался.

– Стемид, всё слыхал?

– Всё, воевода.

Духарев поглядел назад. Его дружина шла первой, перед тысячей Понятки. На духаревских дружинниках железа поменьше, чем на булгарских катафрактах, зато опыта воинского побольше.

– А раз слыхал – оповести сотников.

– Батька! – вмешался Понятко. – Дай моим первым ударить!

Духарев подумал немного… Согласиться или нет? Его гридни всё же поопытней. И экипированы лучше. Зато Поняткина тысяча – свежая, злая…

– Ударь, – согласился он.

Понятко засмеялся, развернул коня и поскакал к своим.

Минут через десять духаревские гридни остановились и подались к правой обочине, пропуская Поняткиных всадников. Те бодренько рысили вверх по дороге, перекидывались шуточками с Серегиными дружинниками…

«Хвост» булгарской колонны достиг вершины взгорка…

Между ним и русами – метров пятьсот дороги, на которой вертелось сотни три угров. Остальные, рассредоточившись, мелькали между деревьями…

Вроде бы всё было нормально, но Духарев вдруг забеспокоился.

Привстав на стременах, еще раз огляделся. Дорога, уходящая вверх, ветви деревьев, обвисшие под тяжестью плодов. Первые сотни Поняткиной тысячи уже обогнали передовых Духарева шагов на двести…

И тут Сергей понял!

«Хвост» булгарской колонны уползал слишком медленно!

Да он вообще не уползал!

На вершине взгорка булгары остановились.

Остановились и…

– Дружина! Сомкнись! – разъяренным туром взревел Духарев. – Велим! Ко мне! Сейчас ударят! Велим!

Велимова охранная сотня в считанные секунды сошлась вокруг воеводы, перекрыв дорогу, ощетинившись копьями. Он слышал, как позади спешно перестраиваются остальные: свои и Поняткины, а наверху уже ревели трубы и булгарские катафракты, ощетинив длинные копья, начали свой страшный разгон.

Если бы можно было уйти с их дороги, пропустить мимо, засыпать стрелами, ударить вслед…

Поздно. Не успеть.

Дальше всё происходило очень быстро.

Не успевших убраться с дороги угров лавина катафрактов снесла, не заметив. Две сотни Поняткиной тысячи, успевшие выйти вперед, подняли коней в галоп и устремились вверх, навстречу булгарским латникам.

Самоубийственный маневр. Катафракты сбросили их с дороги в считанные секунды.

– Стрелами! Бей! – закричал Духарев. Голос его потерялся в воплях, лязге и треске, но дружина и без того знала, что надо делать.

Дружный залп спешил сразу не менее полусотни катафрактов. Но лавину не остановил. Разогнавшаяся масса латников промчалась по бьющимся на камнях лошадям, по телам упавших и врезалась в плотный строй русов.

Духарев был в третьей шеренге, но длинное копье прошло между двумя шеренгами гридней, ударило в щит Духарева и переломилось. Хруст древка утонул в грохоте боя. В следующую секунду Сергей обнаружил, что гридней впереди него больше нет, а в лицо ему летит еще одно копье. Духарев пригнулся – копье прошло над головой, зато другое угодило в шею коню и пронзило насквозь. И тут же закованный в железо конь катафракта врезался в духаревского жеребца, опрокинул его, оказался сверху (широкое копыто едва не угодило в шлем Духарева) и, развернутый напором задних рядов, повалился набок, выбросив своего всадника прямо на голову Духарева. Они рухнули под копыта атакующей коннице. Ноги Сергея были придавлены содрогающимся в агонии конем, на груди лежал оглушенный (или уже мертвый) булгарский катафракт, и, когда волна латников накатилась на него, Сергей был совершенно беспомощен…

* * *

Пчёлко очнулся от боли в боку. Застонал, дернулся…

– Ишь ты, живой… – сказал кто-то. Рус, судя по выговору.

– Добей его, Угорь, – сказал другой. Тоже рус.

Пчёлко, он лежал на животе, лицом в землю, дернулся еще раз, но перевернуться не смог, потому что рус надавил ему на спину.

– Не-е… – ответил тот, кого назвали Угрем. – Воевода добивать не велел. – Рус возился со шнуровкой панциря. Каждое движение отзывалось болью в боку и голове Пчёлки. – Добивать не буду, а бронь возьму. Бронь воевода Серегей брать не запретил.

– А я саблю возьму, – сказал второй, отвязывая Пчёлкины ножны. – Сабля у него добрая. Вишь, каменья на рукояти.

Первый тем временем снял с Пчёлки панцирь.

– А может, все ж таки добить? – спросил второй. – Вишь, у него весь поддоспешник в крови. Всё одно умрет, чё бедняге мучиться?