Герои 1812 года

Еще один упрямец выискался — дед Антип Звонов. Ему уже далеко за шестьдесят перевалило, а в лес, как и Матвей Курин, уходить отказался наотрез. И женщины, и старики, и дети рады были хоть чем-либо пособить в общей борьбе с завоевателями, и такое негасимое пламя ненависти пылало в их сердцах, что и смерть на пороге дома или в бою тем же дедом Антипом воспринималась святым и естественным делом. Потому что за землю родную.

Стулов определил деда по кавалерийскому делу — за лошадьми глядеть. Егор подобрал себе с полсотни парней и мужиков, умеющих прилично на лошадиной спине без седла держаться, и на потеху всем, кому была охота смотреть, заставил их осваивать единственный доступный боевой прием — на скаку пронзать воображаемого противника пикой. Будто павловцам предстояла честь сразиться на одном из средневековых рыцарских турниров. А что было делать: ни у одного из кавалеристов до первого боя не было настоящей сабли.

Мысль о первом бое тревожила Курина, закрадывалось у него сомнение — не побегут ли мужички, не нюхавшие пороху, при первом же выстреле? Как сражаться, какую линию сражения избрать? И он, не уставая, напутствовал: главное — не мешкать после команды, дружно и смело, за спины не прячась, всем враз ударить внезапно и стойко стоять в схватке.

Тот свирепый крик, с которым они обрушились на неприятеля в первой стычке, долго, наверное, еще чудился едва унесшим ноги разведчикам-фуражирам.

Слухи о смелых действиях вохненских партизан, не дающих спуску супостату, взбудоражили округу. После сражения в Субботине и особенно расправы, учиненной карателями в сожженном Степурине, отряд за один лишь день вырос почти втрое, Павлово и окрестности гудели многолюдьем, как в дни большой годовой ярмарки.

Вновь прибывшие из дальних деревень с жадным интересом расспрашивали о сражениях, и павловские, не считая зазорным прибавлять (дабы воодушевить новичков, оправдывали невольную похвальбу), красочно расписывали подробности боев, упирая на то, что француз, оказывается, если его шугануть по-настоящему, бегает и еще как бегает; хвастались трофеями: кто саблей, кто каской, а кто поудачливее — и ружьецом.

В разгар общего веселья загудел колокол. Павловские знали, что набат — сигнал тревоги и немедленного сбора на площади. Пришлые же при первых ударах колокола (у страха глаза, известно, велики) рванулись, увлекая за собой и воинов отряда, в противоположную от площади сторону, под горку к речке Вохне, за которой виднелся спасительный лес, но тут на площадь вылетела конная кавалькада во главе с Куриным, вернувшимся из Покрова от князя Голицына.

Партизаны, узнав своего вожака, воспрянули духом и поторопились вернуться к месту сбора, за ними, смущаясь и с опаской посматривая на возбужденного скачкой и, как им показалось, грозного и гневного предводителя Вохни, повернули и новобранцы.

На въезде караульные успели сообщить Курину, по какому случаю ударили в набат — деревню Назарово занял сравнительно небольшой отряд фуражиров. Курин почтительно обратился к казачьему уряднику — какое будет его решение? Тот небрежно отозвался:

— А что решение? Ударим и сметем.

Тут же, однако, выяснилось, что урядник имеет в виду не стремительную кавалерийскую атаку (маловато сил — двадцать покровских казаков), а общий навал. Так и пошли толпой, пешие и конные, благо лесная дорога позволяла подойти скрытно. Самоуверенность воинского начальника смутила Курина, он никаких дополнительных распоряжений не отдал, в итоге простой замысел по простой же причине сорвался. Новички, увидев издали неприятеля, подняли гвалт и побежали к деревне, треснуло с нашей стороны несколько выстрелов ружейных, явно безопасных и бесполезных на таком расстоянии, казаки заторопились было развернуться в атакующую цепь, и всей этой преждевременной суеты было достаточно для того, чтобы французы оценили обстановку, развернули лошадей и ускакали.

Урядник, понимая бессмысленность преследования, остановил казаков, однако новички, воодушевленные видом убегающего неприятеля, припустили пуще прежнего, сверкая лаптями и выкрикивая угрозы. В трофеи досталось несколько брошенных повозок с зерном и десять лошадей.

Возвращались вновь испеченные партизаны в необычайно приподнятом и воинственном настроении. У Курина потеплело на душе, ибо понимал, что не воинская выучка, которой нет и приобрести которую за несколько дней невозможно, а именно самоотверженность и смелость безоглядная — их главное преимущество над врагом.