Герои 1863 года. За нашу и вашу свободу

Падлевский прекрасно понимал, что враги революции стараются вызвать преждевременное выступление, обреченное на разгром, но не мог найти выхода из создавшегося положения. На чуть ли не ежедневных и очень продолжительных заседаниях ЦНК выдвигались десятки различных планов, тут же признававшихся неприемлемыми. Дискуссии еще больше обострились, когда парижский агент ЦНК Юзеф Цверцякевич прислал текст полученного им письма от Герцена, который высказался категорически против восстания в ответ на бранку. Герцен писал: «...Произведите набор рекрутов, но не делайте демонстрации там, где нет ни малейшей надежды на успех. Через 2—3 года рекруты проникнутся духом свободы; они повсюду, где бы ни оказались, постараются приобщиться к общему делу. Если вы поступите сейчас иначе, вы поведете этих бедняг на заклание, как животных, и остановите движение в России еще на полвека; что же касается Польши, то в таком случае вы ее безвозвратно погубите».

Серьезность герценовских доводов не могли отвергнуть самые горячие сторонники восстания. Потеб-ня и каждый из его товарищей готовы были, обращаясь к своим польским друзьям, снова и снова повторять слова Герцена: «Если вы хоть сколько-нибудь сочувствуете русской свободе и если ваша любовь к свободе Польши перевешивает ваше горе, если вы боитесь напрасных жертв, — я вас умоляю не совершать выступления, ибо оно не имеет ни малейшего шанса на успех и лишь погубит свободу обеих стран, подготовив новое торжество царскому кабинету министров».

Падлевский также понимал правоту этих слов. Но как быть с бранкой? Если не выступить в день набора, то силы и влияние конспиративной организации будут настолько подорваны, что и весной будущего года выступление станет невозможным. Много раз они с Потебней обсуждали различные варианты, но не могли найти приемлемого выхода из создавшегося положения. В конце концов было решено снова поехать в Лондон, чтобы подробнее рассказать издателям «Колокола» об изменениях в обстановке и выслушать их советы.

В «Былом и думах» об этом приезде Падлевского в Англию рассказывается в нескольких предельно кратких, рубленых фразах. «Приехал опять Падлевский, — пишет Герцен. — Подождали дни два. Набор не отменялся. Падлевский уехал в Польшу». Советы издателей «Колокола» изложены в двух документах, адресованных к офицерской организации и привезенных Потебней из этой молниеносной поездки. Один из этих документов был рукописным обращением Огарева и Бакунина к армейским революционерам. «Отклоните восстание до лучшего времени соединения сил, — призывает этот документ. — Е^ли ваши усилия останутся бесплодными, то тут делать нечего, как покориться судьбе и принять неизбежное мученичество». Другой документ — отпечатанное в Лондоне воззвание «Офицерам русских войск от Комитета русских офицеров в Польше». Текст его, подготовленный Потебней, был одобрен издателями «Колокола» «Вы видите, — говорится в воззвании, — что для нас выбора нет: мы примкнем к делу свободы».

А заканчивается оно следующим призывом ко всем офицерам различных родов войск: «Товарищи!

Мы, на смерть идущие, вам кланяемся. От вас зависит, чтоб это была не смерть, а жизнь новая!»

Усложнившаяся обстановка не позволяла более откладывать проведение намеченных еще в сентябре переговоров польских революционеров с руководящими землевольческими деятелями в России. Поэтому вскоре после возвращения из Лондона Падлевский снова оказался в дороге, на этот раз он ехал в Петербург поездом Петербургско-Варшавской железной дороги. В кармане его лежали документы на имя путешествующего по своим делам графа Матушевича, а под подкладкой большого кожаного бумажника были искусно спрятаны рекомендательные письма Герцена и Бакунина. В Петербурге, выходя на привокзальную площадь, Падлевский издали увидел знакомую шапку Потебни. Приехав одним поездом, они из конспиративных соображений сделали вид, что не знают друг друга.

С вокзала Падлевский отправился к своему старому приятелю Николаю Ермолову, жившему рядом с Артиллерийской академией. Ермолов не интересовался политикой, но это был честный и отзывчивый человек, умеющий хранить доверенную ему тайну. Без особых усилий Падлевский в тот же день установил связь с офицерскими кружками. Во главе крупнейшего из них стоял в это время Комитет в составе слушателя Инженерной академии Э. Юндзил-ла, чиновника В. Опоцкого и возвратившегося из Франции В. Коссовского. Оказалось, что Коссовскому поручены контакты офицерских кружков с руководящими органами землевольцев, и Падлевский поспешил разыскать старого знакомого.