«Помогите мне помочь мне самому – так, пожалуй, будет точнее».
Вставая, Кальдер через карту протянул здоровую руку Ищейке.
– Я понимаю, так или иначе мы долго стояли по разные стороны, но если нам предстоит быть соседями, между нами не должно быть холодности.
– Стороны разные, такое случается. И приходит время, когда об этом пора забыть. – Ищейка вставал, неотрывно глядя Кальдеру в глаза. – Но ты убил Форли Слабейшего. Парня, который никому не сделал ничего дурного. Пришел к тебе с предупреждением, а ты его за это убил.
Впервые за все время улыбка Кальдера потухла.
– Нет дня, чтобы я об этом не сокрушался.
– Ну так вот тебе еще. – Ищейка подался вперед, зажал вытянутым пальцем одну ноздрю, а из другой пульнул соплю прямо Кальдеру на раскрытую ладонь. – Сунешься хоть на вершок южнее Каска, я на тебе вырежу кровавый крест. Вот тогда холодности не будет.
И пошел мимо Горста прочь.
Миттерик прокашлялся.
– Ну так что, в скором времени собираемся повторно?
Он глянул на Байяза в поисках поддержки, но ее не последовало.
– Непременно.
Кальдер снова улыбался, как ни в чем не бывало обтирая Ищейкину соплю об стол.
– Дня через три.
И, повернувшись спиной, пошел к человеку с металлическим глазом, который звался Трясучка.
– Этот Кальдер, кажется, довольно скользкий выродок, – ворчливо заметил Миттерик, когда они с Байязом отходили от стола. – Лучше, уж наверное, было иметь дело с Черным Доу. По крайней мере, с ним мы знали, куда движемся.
Горст толком не прислушивался. Он слишком был занят разглядыванием Кальдера и его приспешника со шрамом. «Я его знаю. Знаю это лицо. Но откуда?»
– Доу был бойцом, – рассуждал на ходу Байяз, – Кальдер политик. Он понимает, что нам не терпится уйти, и когда войска отправятся восвояси, нам станет нечем торговаться. Он знает, что может добиться гораздо большего, просто сидя и ухмыляясь, чем Доу добился на Севере за все время всей своей сталью и яростью… Трясучка, разговаривая с Кальдером, постепенно повернулся, солнце высветило другую, необожженную сторону его лица… и у Горста в темени кольнуло от узнавания; невольно приоткрылся рот.
«Сипани».
То лицо в дыму, прежде чем он вверх тормашками полетел с лестницы
– Полковник Горст! – выкрикнул кто-то.
Горст пропустил окрик мимо ушей, смыкая ладонь на руке Трясучки и подтягивая его к себе. Боевые вожди смотрели на все это с настороженной враждебностью. Шагнул вперед тот великан. Человек в золотых доспехах крикнул что-то стае карлов. Еще один из их старшин положил руку на рукоять меча.
– Всем спокойно! – прокричал Кальдер на языке северян, выставив назад упреждающую руку. – Спокойно!
Хотя у самого вид был встревоженный. «Еще бы. Все наши жизни сейчас на лезвии бритвы. А мне наплевать и растереть». Трясучка, судя по виду, отнюдь не всполошился. Он поглядел на схватившую его руку, затем поднял взгляд на лицо Горста, вопросительно возвел бровь над целым глазом.
– Чем могу?
Его голос был полной противоположностью фальцету Горста – шепот, скребущий, как точильный камень. Горст вгляделся со всей цепкостью. Как будто мог просверлить у него в голове глазами дырку. То лицо в дыму. Он видел его лишь мгновенье, да и то в маске и тогда еще без шрама. Но все-таки. С той поры оно мерещилось ему еженощно, являлось в снах, и при пробуждении, в память клеймом въедалась каждая его деталь. «И я почти уверен».
Сзади слышалось движение. Возбужденные голоса. Офицеры и солдаты его величества Двенадцатого полка. «Быть может, они спохватились, что не успели поучаствовать в битве? Может, им так же, как и мне, неймется вступить в нее вновь?»
– Полковник Горст! – донесся предостерегающий рык Байяза.
Горст его не заметил.
– Ты когда-нибудь был, – прошипел он, – в Стирии?
Каждая его клеточка томилась жаждой насилия.
– Стирии?
– Да, – процедил Горст, усиливая хватку.
Двое стариков Кальдера подбирались с боков, принимая боевые стойки.
– В Сипани.
– Сипани?
– Да.
Великан сделал еще один шажище, нависая громадой над самым высоким из Деток. «А ну и что. Наплевать и растереть».
– У Кардотти. В Доме досуга.
– Кардотти?
Трясучка, прищурив целый глаз, изучал лицо Горста. Время растянулось. Вокруг чутко воздетые руки, готовые дать фатальный сигнал; пальцы, до боли сжимающие оружие. И тут Трясучка подался близко, чуть ли не вплотную. Впору с ним поцеловаться. Еще ближе, чем они были четыре года назад, в дыму.
Если только были.
– Слыхом не слыхивал.