Герой!

Они идут домой, сказала Глора, домой, в деревню. В больших городах отцы церкви ослеплены Властелином Зла и не желают внять слову истины… не хотят увидеть воп… воплощ… Ваун даже не знает что. Вауну в самом деле все равно.

Ему кажется, что, еще не добравшись до деревни, он может умереть.

На мгновение ветер стихает, и до него доносятся возносимые Глорой молитвы.

Может, ему тоже вознести молитву, и Бог смилостивится или даст наконец умереть?

Чего бы Бог ни пожелал, все хорошо. Бог — это его папа. Но если Бог хочет, чтобы Ваун жил дальше, то, может быть, он не хочет, чтобы Ваун снова делал это в деревне? Ходить за Глорой повсюду и петь у церквей — это ведь лучше, просить милостыню для ужина — это лучше, чем чистить угря. Городские мальчишки глумятся над ним, а больше над Глорой, но не так жестоко, как Олмин и его друзья. К счастью, Глора скорее всего не знает дороги в деревню. Черт его знает, сколько уже прошло дней с той поры, когда она в первый раз сказала ему, что они возвращаются домой. Они ночевали в траве.

Боже, как же болит живот…

Вонючая грязь на лице. Похоже, он упал вслед за Глорой…

— Эй, приятель! Решил поспать среди бела дня?

Ваун заставляет себя открыть глаза. Заставляет себя повернуть голову. Он узнает потрепанные башмаки Нивела.

Он слабо улыбается.

Теперь его Нивел несет, вот потеха. Нивел при ходьбе весь шатается, волоча за собой больную ногу. И Ваун теперь вместе с ним. Туда-сюда. Туда-сюда. Где-то позади слышны Глорины молитвы.

— Есть хочешь, черноглазый? — Нивел тяжело дышит. — Есть немного супа из угря для голодных сорванцов.

— Не хочу, Нивел.

— Чо это, молодой парень — и не хочешь есть? Никогда не вырастешь и не станешь взрослым, если не будешь есть, Ваун.

— Не хочу, — стоит на своем Ваун, с трудом выгоняя слова из пересохшего рта. И этот проклятый живот…

Нивел задыхается, опускает Вауна на землю, встает рядом на колени. Глора далеко позади в танце размахивает руками.

— Надо передохнуть, — говорит Нивел, пристально рассматривая Вауна. Он приподнимает грубым пальцем его веко, будто бы хочет под ним что-то найти.

— Каждый ли день ты получаешь свою порцию бустера?

Ваун неуверенно кивает. Нивел бормочет что-то такое, не разобрать.

— Слушай меня! Черноглазик! Внимательно слушай! И не обращай внимания, что лепечет эта туполобая… что скажет тебе мамочка, договорились? Ты будешь получать свою порцию бустера каждый день, ты понял? Каждый день без исключения!

Если у вас дома его не найдется, ты придешь ко мне. Или попросишь у кого-нибудь. Даже в большом городе. Когда у тебя нет бустера, ты должен попросить у любого мальчика, у любой девочки, и если у них есть, они обязаны с тобой поделиться. Это закон. Бустер — для всех. Понял?

Ваун никогда не видел Нивела в ярости, а потому согласился.

— Одной еды недостаточно, — говорит Нивел, будучи, по-видимости, уже менее уверенным. — В пище чего-то такого нет, что должно быть, и что-то есть, чего не нужно, и те, кто не получает своей порции каждый день, очень-очень скоро начинают болеть, не растут, не становятся взрослыми, никогда не вышибают дерьмо из Олмина.

Ваун смеется. У них эта шутка на двоих. Нивела здоровяком не назовешь, он не может много работать со своей больной ногой, потому живет сам по себе, в то время как все остальные мужчины живут с женщинами, и у них есть маленькие дети.

Время от времени Нивел приходит пожить к ним, и это самые лучшие дни, хоть Вауну и приходится спать на полу — Глора меньше разговаривает с Господом, реже будит его посреди ночи, чтобы Ваун присоединился к молитвам. Но это длится всегда меньше, чем хочется.

Никто так не любит Нивела, как Ваун. Даже Глора. Глора в особенности.

Потому что она рассказывает о нем такие вещи, что мальчишки получают возможность лишний раз посмеяться над ним. А иногда Глора бывает и ничего.

Нивел поднимается, поднимает Вауна, взваливает его на плечо, кряхтя и шатаясь.

— Ты запомнил, черноглазик? Кто не ест бустер, тот не может жить на Ульте, запомнил?

Еще несколько шагов… Туда-сюда!.. Туда-сюда!.. Ваун говорит хрипло:

— А где он живет, Нивел? Тот, кто не ест бустер?

— Он не живет, — отвечает Нивел, отдышавшись. — Он засыхает и умирает.

Сновидец — Розовый, водит — Малиновый. Их около дюжины — нет, сотни — нет, тысячи. Сновидец Розовый, а водит Багряный.