Герой

— Там, — десятник махнул в сторону Подола. — Дорогу! Дорогу воеводе!

Толпа нехотя раздавалась. Чья-то проворная рука сунулась цапнуть золотую висюльку с узды воеводы. Свистнула плеть. Брызнула кровь. Воришка завопил, схватившись за рассеченное лицо. Толпа зароптала...

В ту же секунду мечи духаревских гридкей покинули ножны.

— Р-разойдись! Постор-ронись! — звонко и яростно хлестнул по ушам голос Велима.

Толпа отпрянула, раздалась к заборам.

Духарев скользнул взглядом по лицам, злобным, испуганным, — никого не узнал. Неудивительно. За десять лет население Киева и пригородов увеличилось раз в пять. И большую часть из этих десяти лет Духарев провел в дальних походах...

Ничего не сказал воевода. Молча двинул коня ениз по улице. Дружина — за ним.

За городской стеной, на ярмарочном поле у Соляных ворот, собралась изрядная толпа. И толпе этой, похоже, было наплевать, что по ту сторону поля, оттуда, где стояла построенная лет десять назад княгиней Ольгой церковь, поднимается черный густой дым. Это было неправильно. Обычно киевляне относились к пожарам очень серьезно. Тушили всем миром и незамедлительно.

Но не сегодня. Сегодня — вече.

Стояли родами и дворами. Большинство — смерды да челядь, однако ж кое-где и высокие боярские шапки мелькали. Отдельно, кучкой, словно бы сами по себе, но на возвышении, перевернутой телеге, — жрецы Волоха.

Еще на одной телеге — ораторствовали. Какой-то купчина с Подола и еще один мужик неопределенного сословия, длиннорукий, как обезьяна, лаялись друг с другом. Толпа вокруг орала. Вече, одним словом. Традиционное народное развлечение. Дубинки и пиво приносим с собой, плюхи и зуботычины получаем на месте. В другое время Духарев послушал бы, о чем дискуссия, но не сейчас. Сейчас его куда больше интересовала горящая церковь.

Духарев и его сопровождающие двинулись сквозь толпу. Люди сторонились, давая дорогу. Здесь никто не пытался ухватить духаревского Пепла за узду. И слов злых вслед не бросали.

Проезжая мимо волохов, Духарев кивнул одному, знакомому, заходившему к нихм на подворье — к Ререху в гости. Жрец тоже кивнул, с важностью. Церковь горела. А вокруг нее, на соответствующем отдалении, цепочкой стояли конные Святославовы гридни и никого не подпускали к пожарищу. По эту сторону оцепления тоже толпился народ, поменьше, чем на площади, сотен семь-восемь. Много женщин. Кое-кого Духарев узнавал: люди из христианской общины. Стояли, смотрели с печалью и смирением.

Кто-то, узнав Духарева, вскрикнул радостно, сунулся к стремени, но гридни не подпустили. Духарев подъехал к оцеплению.

— Где князь? — спросил он,

— Там, — махнул рукой гридень из старших.

Святослав в окружении дружинников расположился у старого дуба на краю площади. Но не на высоком кресле, а верхом. И хотя сам Святослав был без доспехов, но конь под ним — боевой. И гридни тоже в полной броне. Перед князем — толпа. Но не смерды, люд получше, судя по одежке: старосты да тиуны.

Князь втолковывал им что-то. Слушатели внимали. Еще бы им не внимать, когда за спиной фыркают да позвякивают серебряными украшениями боевые кони, на которых грозными башнями — княжьи гридни.

Дружинники посторонились, пропуская Сергея.

Святослав глянул на воеводу недовольно, буркнул:

— Ты зачем здесь, воевода? Я тебя не звал.

— Вот что меня позвало! — Духарев махнул плетью в сторону горящей церкви.

— Нечего тебе тут делать! — Святослав грозно нахмурил брови.

— Ты, должно быть, запамятовал, княже, — медленно, с расстановкой произнес Духарев. — Я — воевода твой, а не холоп!

На скулах Святослава вздулись желваки. Но он усилием воли подавил ярость. Отвернулся от Духарева и, не глядя на него, произнес:

— Единоверцев своих прибежал защищать?

За спиной Сергея шумело вече. Справа весело трещал огонь...

— Да, — сказал Духарев.

— Обратно иди, на Гору! — бросил Святослав. — Там и будь. Молись кому хочешь, тебя не тронут. А капища христианские давно проредить пора. Понастроили... Как в землях ромейских. Не любы они народу!

— Народу? — Духарев криво улыбнулся. — Или — тебе?

— И мне! — жестко произнес Святослав. — А потому, воевода, дозволяю я народу пожечь капища ваши, а из камней алтарных жертвенник Перуну сложить. А кто противиться будет — бить без жалости!

Сказано было не обычным голосом, а тем, каким великий князь подавал команды во время боя. Чтоб все слышали.

Духарев ощутил, как в нем поднимается волна холодного бешенства.

— Меня — тоже бить?

Святослав подал коня вперед, встал с Сергеем стремя в стремя.

— Иди домой, воевода, — произнес он негромко. — Я здесь князь. Я говорю — ты повинуешься. Иди домой, пока — я не осерчал.

— И что будет? — с презрительной усмешкой бросил Духарев. — Убьешь меня? — В правой руке Сергея — плеть, левая легла на рукоять сабли.

— Отойди прочь! — с такой же холодной яростью произнес Святослав. — Лучше сам отойди, воевода! Нехорошо будет, коли умрешь ты от руки того, кого сам учил меч держать.

— А ты гридням вели! — предложил Духарев. — Хотя гридней твоих тоже я учил... Уж не знаю, княже, как тебе теперь быть. И так нехорошо, и этак...