Но со временем, когда политическая конкуренция между древнегреческими полисами обострилась, занятия гимнастикой также приобретают своеобразную политическую окраску. Они становятся как бы обязанностью гражданина по отношению к своему городу-государству. Эллин отстаивал честь родины и на иоле боя, и на поле стадиона. И нередко от числа атлетов-победителей зависел авторитет данного полиса в эллинском мире.
Если же говорить об упадке олимпийских игр и всего античного спорта, то здесь существуют определенные хронологические рамки. Так, VI век до н. э.— это еще период процветания. Веками складывающиеся агонистические устои начинают колебаться лишь в V веке до н. э., а в середине IV века до н. э. упадок уже явственно ощутим: он закономерно совпал с кризисом рабовладельческого общества.
Эллинистическая эпоха, начало которой положил своими триумфальными войнами Александр Македонский, принесла победителям такую желанную и почти бесплатную рабскую силу. Причем в неограниченном количестве! На перый взгляд это должно было бы способствовать всестороннему процветанию и колоний, и особенно эллинских полисов. Но только на первый взгляд!
Почти в безвыходном положении оказались свободные ремесленники-греки, которым трудно было выдержать конкуренцию со стороны тысяч и тысяч рабов (преимущественно пленных, захваченных в военных походах): эллинским мастерам приходилось работать значительно интенсивней, чем раньше. У них почти не оставалось времени для гимнастических упражнений, не говоря уже о регулярных тренировках.
Дешевый рабский труд порождает разделение труда, узкую специализацию ремесленников. В немалой степени коснулось это и античного спорта: могучие, но ограниченные профессионалы, сменившие на стадионах гармонично развитых любителей-универсалов, выступают преимущественно в каком-либо одном виде состязаний. И эта «феноменальная специализация» вызывала порой весьма отрицательные последствия...
Особенно неприглядный характер приобретают состязания во время македонского и римского господства.
Греция утратила самостоятельность. И хотя снижение патриотического и воспитательного значения игр ненамного уменьшило интерес к ним со стороны зрителей, такие состязания никак не способствовали процветанию спорта в благородном, истинном значении этого слова.
Весьма характерный штрих подметил Б. Ривкин: «О том, как сильно изменяется внешний вид атлетовпрофессионалов, говорят рисунки на вазах. Достаточно сравнить кулачных бойцов на амфоре Клеофрада (около 500 года до н. э.), тела которых развиты пропорционально и гармонично, с грубыми и грузными фигурами атлетов на панафинейской амфоре IV века до н. э.» 1.
1 Б. Ривкин. В долине Алфея. М., «Искусство», 1969, с. 53.
Да, нигде профессионализм не приносил столько горьких плодов, как в тяжелоатлетических видах античной агонистики. Кулачные бойцы теряли человеческий облик не только внутренне, но и внешне. И понятна горькая ирония все того же Лукиллия, который обращался со словами упрека к атлету Стратофону и его партнерам:
Хоть Одиссей двадцать лет добирался к порогу родному,
Узнан немедленно был Аргосом — преданным псом.
Ты ж, Стратофон, за пять лет, что в кулачных боях подвизался,
Так искажен, что себя в зеркале б сам не узнал 2.
2 Пер. автора.
Следует заметить, что кулачный бой уже в древности среди людей разумных имел гораздо меньше приверженцев, нежели другие виды античного спорта. Доказательство этому — кулачный боец Эпей, выведенный в «Илиаде» Гомера. Все герои и атлеты описаны «отцом поэтов» с явным сочувствием, а порой и с восхищением. И лишь Эпей не вызывает симпатий автора.
Этот тип атлета — полная противоположность универсальным многоборцам — Одиссею, Нестору и Ахиллу. В совершенстве он владеет лишь сокрушительным кулачным ударом и весьма этим гордится.
Уже в самом начале состязаний Эпей показан как неудержимый хвастун. После призыва Ахилла, пообещавшего в награду победителю мула, а занявшему второе место — кубок,
...быстро восстал человек и огромный, и мощный
Славный кулачный боец, Панопеева отрасль, Эпеос.
Мула рукой жиловатой за гриву схватил и кричал он:
«Выступи тот, кто намерен кубок унесть двоедонный,
Мула ж, надеюсь я, не отвяжет никто из ахеян,
В битве кулачной, победной, горжуся, боец я здесь первый. (XXIII, 664-669)
Далее Эпей хвастается тем, что уж никак не могло вызвать сочувствия даже в те времена жестоких межплеменных битв (а речь-то идет о соплеменнике). Обратясь к товарищам, уже заранее предвкушая победу, он кричит:
Что же до битвы, объявляю при всех и исполнено будет:
Плоть до костей прошибу я и кости врагу изломаю.
Пусть за моим супротивником все попечители выйдут,
Чтобы из битвы унесть укрощенного силой моею. (XXIII, 672-675)
Тут же, однако, читатель узнает, что не всегда Эпей столь храбр и дерзок. В тоне «первого кулачного бойца» слышны и досада, и явная зависть, когда он тут же нехотя признает:
Будет того, что меж вами я воин не лучший, что делать:
Смертному в каждом деянии быть невозможно отличным. (XXIII, 670-671)