Герои без вести не пропадают (Роман. Книга 1)

После того как были произнесены слова присяги, наступила тишина. Слова эти запали в душу, навсегда врезались в память. Турханов спустился с трибуны, передал знамя одному из партизан, опустился на правое колено и, произнеся: «Клянусь!», поцеловал краешек полотнища с портретом Ленина. За ним то же самое проделал его заместитель по политчасти, а потом все командиры и бойцы. После митинга гости раздали партизанам и польским воинам подарки. Чего только тут не было! Рабочие снарядного завода привезли бритвенные приборы, машинки и ножницы для стрижки, полотенца, нательное белье и, главное, хорошо отточенные финские ножи в ножнах, которые в первую очередь были необходимы подрывникам и разведчикам. Крестьянские комитеты прислали вкусные гостинцы — пироги, сало, окорока, колбасы, ну и, конечно, знаменитую бимберу, которую налили каждому по стакану. Началось пиршество. Состязания в борьбе и в поднятии тяжестей, веселые песни и задорные пляски продолжались до поздней ночи...

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Партизан пригласили погостить жители ближайших деревень. После разгрома карателей немцы не осмеливались приблизиться к Яновским лесам, поэтому Турханов и Адам Краковский приняли приглашение и разрешили партизанам краткосрочный отпуск.

К вечеру четвертого мая все вернулись в свои подразделения отдохнувшими и посвежевшими. Крестьяне дали им возможность помыться в бане, женщины выстирали белье, починили и почистили обмундирование. Причем за все эти дни не было ни одного серьезного происшествия, что свидетельствовало не только о дисциплинированности партизан и воинов Армии Людовой, но и о подлинно дружеском отношении к ним местного населения. На следующий день, по указанию командования, весь отряд Турханова давал подписку о принятии присяги. Занимались этим командиры рот в помещении штаба. Пришла туда и Эсфирь: она была приписана к третьей роте.

Где мне расписаться? — спросила она у Айгашева.

Присягу принимают только советские граждане, а вы — иностранка, — ответил тот.

Эсфирь такого не ожидала. С тех пор как пришла в отряд, она чувствовала себя равноправным его членом, наравне с другими выполняла задания, никто из бойцов и командиров не выказывал даже тени недовольства ее поведением. Ответ командира роты удивил ее.

— Мой непосредственный начальник Алина Вольская тоже не является гражданином СССР, а вы ей разрешили подписаться, — сказала девушка.

— Она — полька, а вы нет, — сердито буркнул Айгашев и, по своей привычке, повторил: — Да, нет!

Лицо Эсфири побледнело, губы задрожали. От приподнятого настроения не осталось и следа.

— Я думала, что здесь все пользуются одинаковыми правами. Простите...

Чтобы не разрыдаться, она бросилась к выходу и чуть не сбила с ног Комиссарова, который в это время появился в дверях.

— Стой! — схватил он ее за плечи. — В чем дело? По чему ты плачешь? А ну-ка садись и рассказывай: кто посмел тебя обидеть?

Он усадил ее на скамейку, дал свой носовой платок, чтобы она вытерла глаза, приготовился слушать. Эсфирь душили слезы. С трудом успокоившись, она рассказала, что произошло. Комиссарова возмутило поведение Айгашева. Ему хотелось грубо осадить зарвавшегося наглеца, но сознание, что он политработник и находится при исполнении служебных обязанностей, заставило сдержаться.

Так это? — тихо спросил он у Айгашева, который внимательно слушал их разговор.

Я думал, что так будет правильнее. К тому же ей еще не исполнилось восемнадцати лет, а в армию несовершеннолетних не принимают, — начал оправдываться командир роты.

Известный писатель Аркадий Гайдар командовал полком в шестнадцать лет. Если мы приняли человека в отряд, если он выполняет свои обязанности наравне с другими, то он должен наравне с другими пользоваться и всеми правами. Иди, Эсфирь, прочти текст присяги и рас пишись, где надо.

Девушка поблагодарила замполита и с радостью сделала все, что требовалось. Но боль в душе не прошла. «Неужели так всю жизнь и будут попрекать меня? — с горечью думала она. — Ну разве я виновата, что родилась в еврейской семье?»

Когда на душе было скверно, Эсфирь замыкалась в себе. Жизнь на оккупированной территории приучила ее к скрытности. Ничего не поделаешь: если других немцы отправляли в концлагерь за антифашистскую деятельность, ее могли арестовать только за то, что она еврейка. Приходилось всегда быть начеку, скрываться самой и скрывать свои мысли. Вот и сейчас она ушла в лес и провела там несколько часов в одиночестве. Был уже вечер, когда она, заметно успокоившись, возвращалась в землянку санчасти. Недалеко от столовой ее окликнул Зильберман.

Лев Давыдович уже знал о злобной выходке Айгашева и давно искал Эсфирь, чтобы утешить, успокоить землячку. Эсфирь всегда была искренней и доверчивой с ним, любила слушать его рассказы, сама рассказывала разные истории. Поэтому теперь, когда она особенно нуждалась в дружеской поддержке, Эсфирь очень обрадовалась встрече.

Ты далеко? — спросил Зильберман.

Иду к себе в аптеку, — ответила она.

Успеешь. А где ты была?

Ходила, дышала свежим воздухом.

Все одна ходишь! Забываешь, что мы в лесу...