Наша радистка, полька по национальности, до войны вместе с родителями жила в Варшаве. Отец ее был известным архитектором, имевшим там собственную архитектурную мастерскую, а мать – знаменитая художница. У таких людей нередко бывают немалые сбережения. По словам радистки, у них тоже водились деньжата. Когда ее отец почувствовал близость войны, все свои деньги превратил в золото и в иностранную валюту, но вывезти их за границу не успел, а когда немецкие танки начали окружать Варшаву, поспешно замуровал их в стене своего особняка на Маршалковской улице и вместе с семьей бежал из города. Узнав об этом, мы решили найти этот клад, переправить через линию фронта и сдать в фонд обороны. Партизаны эту операцию доверили мне. Вот каким образом в начале августа я оказался в Варшаве,– поведал полковник, искусно переплетая действительные события с вымыслом.
Вы завладели кладом? – загорелся Иммерман.
Не успели. В тот день, когда мы добрались до Варшавы, вспыхнуло восстание. Ваши войска быстро загнали повстанцев в центральные районы города. Вырваться из огненного кольца было невозможно, и я вместе со своими товарищами поступил в Армию Людову. Вы знаете, что через два месяца повстанцы капитулировали, а мы, советские люди, решили перейти через Вислу, чтобы присоединиться к Советской Армии. Что случилось с остальными, мне неизвестно, сам я был тяжело ранен и по пал в плен. Остальное вам1 известно,– закончил Турханов.
На этом допрос закончился. Иммерман аккуратно сложил все бумаги в сейф и закрыл на замок, а потом опечатал сейф личной печатью. Надо было сдать хефтлинга конвоирам и поспешить на обед, но тут к нему обратилась Фанни.
Дорогой Рудольф, не в службу, а в дружбу, сделайте мне небольшое одолжение,– попросила она.
Что вы хотите? – насторожился Иммерман.
Женщины любопытны. Выслушав историю этого человека, мне захотелось задать ему несколько вопросов. Можно?
Хорошо. Спросите, пока я заполню бланк. В вашем распоряжении три минуты,– милостиво разрешил он, взглянув на часы.
Девушка обернулась к арестанту, внимательно посмотрела на него и спросила:,
Скажите, пожалуйста, где, по–вашему, находится та радистка, о которой вы упомянули мимоходом?
Она погибла смертью храбрых,– ответил полковник.
Как?
Когда увидела, что враг целится из пистолета в командира, она прикрыла его своим телом.
Вас?
Да.
Скажите, она была красивая? – спросила и вдруг зарделась девушка.
Полковник посмотрел на нее и грустно улыбнулся:
– Да, она была такой же красивой, как вы.
Глаза девушки засияли от радости. Иммерман ни слова не понял из их разговора, но быстрая перемена, происшедшая в облике Фанни, ему не понравилась.
О чем вы говорили? – спросил он, передав арестанта в руки конвоиров.
О его радистке. Оказывается, она погибла, защищая своего командира. Как вы думаете, немки способны на подобные подвиги?
Почему бы и нет? Разве ты не бросишься на защиту, если враги нападут на меня? – осклабился штандартенфюрер.
Девушка потупилась от смущения, подумала, но в ответ не произнесла ни одного слова. Иммерман не обиделся. Вообще он не верил, чтобы кто–нибудь добровольно пошел на смерть, защищая другого. «Выдумки писак,– говорил он, когда слышал или читал в газетах о подобных подвигах. – Каждый немец должен сам уметь постоять за себя, а не ждать когда его спасет какая–нибудь дура». Рудольф, как вы думаете, правду рассказал он о себе или опять сочинил небылицу?
В устах врага ложь и правда всегда тесно переплетаются. Но мы своего добьемся.
Вы опять вызовете его на допрос?
Да, и не раз еще.
С вашего разрешения, переводчиком буду я,– попросила она.
Я не прочь, но боюсь.
Боитесь. Чего? – удивилась девушка.
Не чего, а кого. Боюсь, как бы этот красный у меня не похитил тебя,– с улыбкой ответил Иммерман.
Не смейтесь надо мной! – надула губки девушка. – Как же он похитит меня, когда сам сидит за решеткой?
К сожалению, решетка – не гарантия. Ее можно Перепилить.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ