Вы ошибаетесь. Я не офицер, а только рядовой матрос,– начал было давать показания Емельянов, но следователь перебил его:
Нет, дорогой капитан первого ранга, вы никогда не были матросом. Нами получены бесспорные данные о том, что вы –в 1932 году по комсомольскому набору поступили в Высшее Военно–морское училищу имени Фрунзе в Ленинграде, по окончании которого вам было присвоено звание лейтенанта. Так что советую вам не отказываться от чести быть старшим офицером даже в плену. Не лишайте себя прав и преимущества, предоставляемых старшим офицерам известными конвенциями о военнопленных,– не без ехидства сказал он.
Прохор растерялся. Он прекрасно знал, какими «правами и преимуществами» пользовались советские офицеры в фашистском плену: если они отказывались изменить своей Родине, рано или поздно они попадали в лагеря смерти. «Кто же меня предал? Ведь я никому, в том числе своим товарищам по лагерю военнопленных, с которыми собирался бежать, не говорил, что я офицер. Откуда же получили фашисты такие подробные сведения обо мне?» – задумался Емельянов.
– Нет, вы меня спутали с каким–то однофамильцем. Я не имел чести быть офицером,– еле слышно проговорил он.
Следователь достал из папки какую–то газету, прикрыл ее бумажным листом, так, чтоб виден был только портрет советского моряка.
– Узнаете? – спросил он.
– Да, это мой портрет,– вынужден был подтвердить Емельянов.
– Конечно, газета тоже знакомая? – спросил следователь, обнажая ее заголовок. Прохор утвердительно кивнул головой. – Тогда прочтите вот этот очерк.
Емельянов прочитал с любопытством. В корреспонденции подробно описывался последний боевой поход подводной лодки «Малышка». Она была снабжена несколькими иллюстрациями, в том числе и портретом командира подводной лодки. Кроме того, в ней содержалось сообщение о посмертном присвоении Емельянову высокого звания Героя Советского Союза.
Отрицать очевидные факты, известные врагу, было бесполезно, и Емельянов сознался, что он действительно был капитаном первого ранга и являлся командиром советской подводной лодки. Следователь не скрыл свою радость.
Вот это дело! – одобрительно воскликнул он.––– Устранив с нашего пути эти помехи, думается, об остальном мы договоримся без особого труда.
Что "вы хотите от меня? – спросил Прохор.
Многого я от вас не требую,– начал следователь, с надменностью глядя на допрашиваемого. – Сначала рас скажите о своей подводной лодке, о ее экипаже, о настроениях моряков. Потом укажите на карте местонахождение ее базы. Об остальном договоримся потом.
– Вы требуете невозможное. Принимая военную присягу, каждый советский воин обязуется свят» хранить государственную и военную тайну, а вы хотите, чтобы я нарушил присягу...
Не торопитесь, выслушайте меня! – перебил следователь. – Своей усердной службой большевикам вы при чинили Германии неисчислимый вред, чем, безусловно, за служили самое суровое наказание. Но мы хотим дать вам возможность хотя бы частично искупить свою вину. Согласитесь сотрудничать с нами, и мы не только перестанем упрекать вас в прошлой деятельности, но и создадим» вполне приличные условия жизни в плену.
Приличные условия жизни вы обязаны обеспечить мне согласно Женевской конвенции о военнопленных, а принуждение военнопленного на сотрудничество с противником само по себе является нарушением этой конвенции,– заявил Емельянов.
Подумайте, господин капитан первого ранга, вам дорого обойдется такая несговорчивость.
Вам тоже. Дурное обращение с пленными является военным преступлением. Не забывайте, союзные державы предупредили вас о суровой ответственности за военные преступления. У них хватит сил и средств, чтобы заставить вас соблюдать законы и обычаи войны.
Это мы еще посмотрим,– с угрозой проговорил следователь. – Успеют ли союзные державы заступиться за вас, пока неизвестно, но в том, что мы сумеем заставить вас заговорить, не должно быть никакого сомнения...
Емельянова фашисты продержали в тюрьме почти целый месяц. Чередуя бесчеловечные пытки с соблазнительными предложениями, они хотели добиться от него измены Родине, но ничто не сломило волю Героя Советского Союза. На вопросы своих мучителей он отвечал молчанием, а на соблазнительные предложения – презрительным отказом. Наконец, фашисты, убедившись в невозможности завлечь его в свои сети, сделали в его личной тюремной карточке пометку «фернихтен», что значило «уничтожить», и отправили в лагерь уничтожения. В Маутхаузене заключенные с такой пометкой попадали только в двадцатый блок.