Герой-чудотворец

И вот он уже в комнате и смотрит на нее. Он видит, какая она несчастная и жалкая, с опухшим от слез лицом, но она та девушка, о которой он всё время думал, которую столько искал.

– Ай-я-яй, нельзя плакать, – сказал он нежно.

Непроизвольно он развел руки, и вот она уже рядом с ним, прижимается лицом к его плечу и горько плачет, а он только крепче прижимает ее к себе и неумело успокаивает.

Пока он ее так растерянно держал, ему вдруг стало всё ясно. Он уже знал, что все ее грандиозные планы рухнули, он знал, что будет просить ее, чтобы она стала его женой, и что, если он будет настойчив, она согласится, он знал, что она слабовольна и тщеславна, что она легко может быть недовольной, и что вообще она не та твердая трезвая девушка, которая могла бы быть отличной женой для такого парня, как он, – он всё это знал, но нисколько об этом не заботился, он был рад, что она с ним, что он чувствует ее своей грудью. Путь, который они изберут, может легко привести их к радостному, может захлестнуть волной бед, но это был путь его и ее, и они или должны были его избрать, или отказаться жить. В эти секунды он не был слепым счастливым влюбленным. Он был мудрецом, одним из тех, для которых вдруг в хаосе мгновенно открывается путь.

– Я столько думала о вас…

– Я думал о вас всё время…

– Я не знала, куда вы…

– День за днем я искал вас, чтобы увидеть еще раз, прежде, чем уеду…

– Это правда?

– С самого первого дня. Только разве я мог подумать, что…

– Даже трудно поверить, правда?

– Очень трудно. А это правда, что вы…

– Вы… Просто вы – это вы… И больше мне никого не нужно.

– О! Повторите это еще. Я не был сам собой с того самого дня, когда видел вас в последний раз…

И, конечно, много-много подобных слов. Сначала слова утонули в чувствах. Их руки, встретившись навсегда, были красноречивее. Он и она, наверное, были – а они так и думали – единственными двумя живыми существами в громадном городе привидений.

Но потом, после чая, как они говорили! Они рассказывали о себе, ободряли друг друга, вспоминали, что делал тогда-то он, что в это время делала она. Они говорили, пока последний луч солнца не исчез из затихающей пучины Стенлидейл-роуд, пока в нижней части неба не зажглись неистовые огни торговых реклам, а в верхней робкие, но непригодные для торговли звезды, на которые они оба смотрели между грязными кружевными занавесками миссис Малиган, а миссис Малиган, сидя у себя в подвале за бутылкой портера, решала, не удвоить ли ей плату за комнату на верхнем этаже с правой стороны, потому что юная леди, которая снимала ее, несомненно, начала древнюю историю. У обоих влюбленных было что рассказать о перенесенных сражениях, но раны Иды были глубже.

– Теперь, Чарли, я могу рассказать тебе всё, – сказала Ида. – Раньше я не могла, потому что не знала, как ты относишься ко мне. Я плакала, потому что не знала, что делать. Я думала, что лучше убить себя, открыть газ или сделать еще что-то такое. Ты скажешь, что прошло слишком мало времени и что поэтому я еще не узнала настоящих трудностей, но я узнала, Чарли, и это ужасно! Я не знала, что мне делать, не знала, что делать! Понимаешь, Чарли, я надеялась на многое, когда получила премию. Ведь ты не ругаешь меня, не ругаешь? Ведь каждая на моем месте надеялась бы на многое, правда ведь? Было же столько разговоров! А я не подхожу для съемок, так мне сказали. Я потом столько плакала! Я старалась найти какую-нибудь другую работу и не могла. Я ходила из одного места в другое, пока не отчаялась. Никто мне не предложил честной работы. За всё время я не встретила никого, кто бы отнесся ко мне по-дружески. Честные люди говорили мне прямо, что я не подхожу для съемок и что мне надо ехать домой. А другие – таких ужасно много – хотели только получить что им нужно, и я видела, что даже это они не хотят получить по-человечески. Понимаешь, Чарли, я никому из них была не нужна. Ни одному. Это видно было по их глазам. Я, наверное, видела сотни таких глаз, как они смотрели на меня, и становилось всё трудней и трудней. И я очень глупо поступила с деньгами, которые мне дали вместе с премией. Я надеялась, что теперь у меня всё пойдет хорошо, и очень много истратила, почти всё, на платья и всякие там другие вещи, и у меня почти ничего не осталось. А домой, Чарли, я не могла ехать. Наверное, я всё-таки бы поехала, поехала бы, а не убила себя, потому что я ужасная трусиха. После того как я получила премию, я относилась ко всем в доме свысока, думала, что всё теперь пойдет чудесно, и они бы мне этого не простили. Если бы я поехала в Лондон просто искать работу, как другие девушки, тогда было бы ничего, но я поехала не для этого, понимаешь, Чарли? Меня сюда привезли, столько обо мне говорили, как будто я была бог знает кем, а потом вдруг всё пропало. И никому до этого нет никакого дела, это ужасно – никому нет дела. Понимаешь меня, Чарли?

– Понимаю, – подтвердил медленно Чарли. – Это называется разочарование.