Герой должен умереть

– Это родовой знак, – сказал он, увидев, куда она смотрит. – Ничего личного. Когда становишься старшим в клане, на тебе пишут твою фамилию. Таков порядок. Тут бандиты из третьего города от нас недалеко ушли. Только у них знак клановой принадлежности ставят на каждом члене семьи. Очень помогает при опознании трупов. Собственно, для этого и было придумано.

– Мне казалось, что ваша фамилия обозначается немного иначе, – пробормотала Джоанна.

Во время процесса над последними обреченными Цачеса ей, как и всем, приходилось читать протоколы заседаний. «Дарэнг» там обозначалось совсем другими иероглифами – «радуга» и «море».

– Ну да, – кивнул Вэдан. – Так ведь Дарэнг – это не сареасская фамилия. Честно говоря, это вообще не фамилия. Фамилия моего отца, которую он носил на Островах и которую, наверное, до сих пор носят мои родственники там, дай им боги здоровья, – Аллернеис. А «дарэнг» означает «гость из-за Радужной Стены».

– Гость из другого мира, – заметила Шмелевская.

У Вэдана дрогнул уголок губ. Он улыбнулся – медленно, осторожно, словно улыбка была чем-то хрупким и при неосторожном обращении с ней могла разбиться, поранив ему лицо.

– Почти инопланетянин, – сказал Вэдан.

Джоанна тоже улыбнулась. Приятно было видеть, что слухи о депрессии и чуть ли запое главного убийцы кэцэров оказались, мягко говоря, преувеличенными.

– Но что же на вас написано?

– Легертиг – это фамилия моей матери. Старинная, очень уважаемая фамилия. Ее носил еще один из сподвижников Шэдана Харбогадана.

Вэдан побрился налысо. Джоанна, помнившая его неопрятную седину, с которой он ходил на процессе, не могла не одобрить этот шаг. Вэдан, очевидно, поседел, когда был в Шамболоре или сразу после этого, узнав о смерти брата. За время суда седина отросла, сменив черные кудри. С точки зрения Джоанны, побритая налысо голова обладала грубой брутальностью, которая в некоторых случаях могла быть весьма волнующей.

И он очень похудел. Человеческие черты отступили, смазались под давлением того груза, что ему пришлось вынести. Теперь стало совершенно очевидно, что большая часть предков Вэдана все же была ящерами, а не млекопитающими. Это особенно подчеркивалось отсутствием волос. Перед Джоанной стояла большая, гибкая и сильная разумная ящерица. Разве что мощные челюсти ее деликатно были скрыты под маской, как это нынче называли в Цачесе, «человечности».

Но их наличие ощущалось.

– У вас не принято, чтобы мужчины брились налысо? – осведомилась Джоанна, вспомнив, что он боялся напугать ее своим видом. – Или это делают только представители низших слоев населения?

– У нас бреются налысо только солдаты регулярной армии во время боевых действий, – ответил он. – Фельдфебели, впрочем, тоже.

– Какое совпадение! – усмехнулась Джоанна. – И сейчас не говорят «фельдфебель», говорят…

Вдруг у нее потемнело в глазах. Шмелевская начала сползать со стула.

С самого первого слова он говорил с ней на ее родном языке.

Но это было невозможно.

–… «прапорщик», – обморочным голосом закончила Джоанна.

Вэдан бросился к ней и успел перехватить прежде, чем она потеряла сознание.

* * *

Очнулась Джоанна на руках у Вэдана. Тот сидел на ковре на пятках, заботливо держа ее голову на коленях. В руках у него был стакан с водой, где уже не хватало половины. Лицо у Джоанны было мокрое. Она подумала о том, что тушь наверняка потекла.

Но тут вспомнила о более насущном.

– Откуда вы знаете язык Отчего Края? – пролепетала Джоанна.

Вэдан рассеянно смотрел в окно, за которым безумствовали оба солнца Земли.

– Это еще что. Я помню даже номер директивы Космического Арбитража, по которой людям предписывалось покинуть Землю, – сказал он на сареасском и отпил из стакана. – Оставить планету тринодонам, как первообладателям. Орионцам был необходим плацдарм для обходного маневра. А космопиратам это шило в жопе, разумеется, нужно не было. Они и дали мне оборудование… правда, я хотел не разорвать Солнце пополам, а просто…

Джоанна застонала и снова потеряла сознание.

Вэдан тихонько выругался.

– Никогда я не научусь обращаться с женщинами, – вздохнул он.

Набрав в рот все, что оставалось в стакане, он снова мощно обрызгал Джоанну.

– Простите меня, – сказал Вэдан, когда она пришла в чувство. – Я больше не буду.

– Вы на меня… наплевали? – заплетающимся языком спросила та.

– Нет, ну что вы, – пробормотал он.

Вэдан помог ей подняться и усадил на диван, стоявший у стены.

– У меня такое чувство, что я сошла с ума, – с трудом произнесла Джоанна.

Вэдан провел рукой по шероховатому рисунку на стене – сейчас в моде были узоры, нанесенные валиком.

– У меня тоже, – сказал он.

– Да сядьте вы, не мельтешите, – почти простонала Джоанна.

Он покорно опустился на вращающийся стул и сложил руки на коленях. Джоанна вдруг увидела, какие густые у него ресницы. Как черная щетка вокруг глаз. Раньше, когда волос было много, это было не так заметно.

– Так значит, это правда, – сказала она. – Джонс – меня ведь в вашу честь назвали… Вы были кэнменом России.

– Да. Был.

– А новоамериканцы говорят, что… впрочем, неважно.