Герои должны умирать (СИ)

Над ним кто-то склонился. Филипп узнал солдат, с которыми он успел коротко познакомиться перед экзекуцией.

— Прилично они тебя отделали. Это ты так подъехал Паркеру?

— А что, по нему заметно? — едва шевеля распухшими губами, спросил Филипп.

— Не то слово. Его левый глаз полностью заплыл, совсем как у тебя, и здоровый шишак на лбу.

Филипп потрогал свой левый глаз и поморщился. После короткой ревизии он обнаружил на себе массу побоев, синяков и ушибов. Переломов, слава Богу, не было. Он со стоном сел и огляделся. Вокруг те же стены, зато сам Филипп приобрел несколько «украшений». Он поднялся с пола (нары были убраны в стену) и потряс головой. Шея болела, но его не тошнило, значит, сотрясения мозга нет.

— Долго я тут валялся?

— Нет, не очень. Может быть, минут десять. Давай-ка познакомимся, — солдат постарше протянул Филиппу руку. — Меня зовут Константин Тадас, а его — Вениамин Нечаев.

— Можно просто Веней.

— Филипп Найкель. А вас сюда надолго упекли?

— На пять суток. Больше командир роты не имеет права объявлять, это по уставу не положено, но он может добавить еще пять и так далее. Мы тут уже вторую неделю сидим.

— И за что, если не секрет?

— Его — за драку с тяжелыми последствиями, а я — за то, что продал шинель старшины роты.

Филипп улыбнулся, хотя верхняя губа сильно болела.

— А продал зачем?

— У-у, если бы ты видел его шинель! Она была совсем не по уставу шикарная, в такой и генералу не стыдно показаться на улице. А наш старшина всех достал своими придирками, вот я и продал его шинель командиру второй роты, майору Плошка. Сам понимаешь, что старшина у майора не потребует ее обратно. Вот он обозлился и засадил меня сюда. Добавляет мне срока по двое суток уже восьмой раз. Кстати, сержант Паркер из нашей роты.

— Выходит, что мы с тобой в одной роте?

— Выходит так. От меня тебе огромное спасибо за то, что приложил этой свинье. Да и ребята будут рады.

В коридоре раздался вопль дневального «Смирно»

— О-о, начальство пришло. Готовься к утренней проверке. Постарайся с комендантом вообще не разговаривать — он дурак, каких поискать.

Филипп осмотрел себя: весь в синяках, еще недавно новенькая форма была помята и окровавлена, одним словом, ему только на парад. Дверь открылась, и в камеру ввалился полковник, круглый, словно мячик. Ремни, туго стягивающие его, только подчёркивали это сходство.

— Встать! Смирно! — позади полковника раздался голос начальника караула.

Взгляд полковника скользнул по Тадасу и Нечаеву и остановился на Филиппе.

— Новенький? Красавец, ничего не скажешь. Кто это вас так?

— Я таким родился, сэр, — как Филипп ни хотел, чтобы скотине Паркеру досталось, но он решил, что лучше сделает это сам, а не посредством начальства.

— Родился, говоришь? Таким ты и умрешь, если будешь дерзить и не отвечать на мои вопросы. Еще раз спрашиваю: кто вас избил?

— Я прибыл на «вертушку» в таком виде, сэр.

— И форму тебе такую выдали, да? Странно, впервые вижу, чтобы кровь использовали вместо камуфляжа. Значит, не хочешь говорить? В таком случае, объявляю вам еще десять суток ареста в карцере от своего имени. Если ты меня не знаешь, то я — полковник Швец, комендант этого гарнизона.

Филипп пожал плечами и спросил:

— Мне как, сразу отправляться в карцер или поведут попозже?

— Люблю решительных людей. — Швец улыбнулся и злобно добавил: — Но не люблю наглых солдат. Сержант Цик, проведите заключенного в карцер и научите его уважению к начальству. Здесь тебе не вообще, понял?

Филипп не понял, что «вообще» и недоуменно посмотрел на коменданта, а затем на Тадаса, Тот незаметно постучал себя согнутым указательным пальцем по виску — мол, полковник не в себе, не обращай внимания. Филипп и не обращал бы внимания на это, если бы его не собирались упечь в карцер. Но от его желания или нежелания ничего не зависело, и спустя пять минут Филипп оказался в комнатушке, размером метр на метр и с малюсеньким окошком где-то высоко вверху, через которое попадало внутрь немного света, но никак не воздуха. Он обернулся к сопроводившему его караульному и сказал:

— Здесь воняет, хуже, чем в свинарнике. Наверное, у вас в постели стоит такой же запах.

Филипп сказал это, чтобы немного позлить разводящего и караульных, хотя понимал, что лучше не делать этого. Сержант усмехнулся.

— Раз ты такой чистолюбивый, мы проведем санобработку.

Какую санобработку приготовил ему сержант, Филипп узнал очень скоро. Через несколько минут дверь карцера распахнулась, и под ноги Филиппу караульный вылил ведро с какой-то жидкостью, после чего дверь закрылась. Узник принюхался, хотя особой необходимости в этом не было — запах хлорки распространился моментально по крошечной камере. Глаза заслезились, во рту жгло, но Филипп понимал, что никто ему не поможет, а потому он, чтобы не доставлять удовольствия своим мучителям криками о помощи, молча опустился на корточки и закрыл глаза.

Сколько он так просидел, неизвестно. Голова кружилась, и тошнота подкатывала к горлу липкими волнами. Филипп со стоном поднялся, размял затекшие ноги и попытался открыть глаза. Опухшие веки не поднимались.