– А я доволен, – заявил Гоголь, водружая приз в центр стола. – Сальвадор Дали говорил, что он выше всех этих глупых условностей; мол, если даже его наградят орденом Ленина или медалью Мао Цзе Дуна, он их примет и будет совершенно счастлив. Я вполне разделяю данное компетентное мнение. Если коллеги не хотят давать «Миргороду» «Букера», пусть это будут хотя бы фантасты.
– Покажи цацу-то, – произнес Пушкин, бесцеремонно сгребая со стола бронзовую статуэтку, символизирующую собой литературную премию Гоголя.
– Почитать разве какого-нибудь отечественного фантаста? – раздумчиво проговорил Николай Иванович. – Вдруг упускаю что-нибудь важное? «Гиперболоид инженера Гарина» и «Война миров», скажем, произвели на меня в детстве довольно заметное впечатление.
– Сейчас усиленно пиарят Лукьяненко, – заметил Гоголь. – Попробуй. Видимо, лучший из. Вынужден признаться, Жанна Фриске в «Дневном дозоре» воистину хороша. Стильная такая, с рожками и рюкзачком в виде гробика.
– Чего бы ты съел, душа моя Александр Сергеич, когда был бы дома? – вернулся Гнедич к животрепещущему, отобрав у пробегавшей мимо официантки меню и элегантно подав его Пушкину.
– Куриного супчику, Глеб Егорыч, да с потрошками, – заявил тот, отставляя статуэтку и принимая меню. – Да с потрошками. Нет, если серьезно, Николай Иваныч, дома я бы сейчас съел китайской лапши из пакетика и бутерброть с генетически модифицированной ветчиною. Посему дом отставить. А сем-ка я лучше что-нибудь из ниппонской кухни. В этакой вот, знаешь ли, деревянной лодочке.
– Обитатели страны Ямато живут возмутительно долго, – заметил на это Гнедич, – и практически не страдают инфарктами и инсультами, но уверенно занимают первое место в мире по заболеванию ботулизмом и раком кишечника. Задумайся над этим, прежде чем поглощать специфическую для всякого русского брюха пищу.
– Неоднократно страдал раком, – рассеянно произнес Пушкин, листая меню в поисках суши. – Господа, пикантный экспромт! Надо где-нибудь использовать.
– Подари Стогоффу, – порекомендовал Гоголь, – он оценит.
– Стогофф ныне ударился в сугубое богоискательство, – проворчал Гнедич. – Боюсь, уже не оценит. Читали «Челюсть Адама» и «Так говорил Йихвэ»?.. Ба! Это же опера в трех действиях. Это бой быков. Это лазерное шоу Жан-Мишеля Жарра на Воробьевых горах – с фейерверком и сверхзвуковыми бомбардировщиками. Батюшка Охлобыстин рукоплещет стоя. – Он огорченно крякнул. – Ну, ладно. Выпьем с горя – где же Пушкин?..
Пушкину как раз принесли ноль пять платинового нефильтрованного, которое заказал ему Гнедич, едва только завидев друга в дверях.
– Пиво? С утра?! – ужаснулся Александр Сергеевич. – Девушка, принесите мне двойной эспрессо, пожалуйста!
– Пиво всегда у места! – запротестовал Гнедич. – Множество витаминов, ценные для организма дрожжевые грибки и бактерии, активная стимуляция мочевыводящей системы. В Чехии, между прочим, пивом лечат камни в почках. Пей, дорогой, не кривляйся.
– Подчиняюсь грубому нажиму, – вздохнул Пушкин, обреченно придвигая к себе бокал.
– За Сальвадора Дали и сгенерированную им мудроту, – предложил тост Гнедич.
– За гоголевского «Странника», – отозвался пиит.
Они погрузили носы в пивную пену.
Через несколько минут к столику снова подошла официантка, доставившая эспрессо, и Пушкин сделал основательный заказ.
– Ты вообще откуда такой встрепанный? – поинтересовался Николай Иванович, изящно, двумя перстами выуживая из миски длинную рыбную стружку.
– Кажется, из гостиницы «Советская», – рассеянно пожал плечами Пушкин.
– Бог мой, что ты там делал? – поразился Гнедич. – Это же эконом-класс! Имел я несчастье как-то ужинать там с группой дружественных славянистов из пекинского университета. Ты видел, какие там в ресторанте крошки на столах? Там вот такие вот в ресторанте крошки на столах! С кулак величиной! Я с петицией к официанту, а тот само хладнокровие: «Вы при входе в гостиницу название видели? Ну так не взыщите, милостивый государь!»
– Я там не ужинал, – поспешил оправдаться Александр Сергеевич, отхлебывая пива. – Я там, кажется, ночевал. По крайне мере проснулся.
– Безумец! Каким же ветром тебя туда занесло с Невского? Тебе что для блядства, «Астория» тесна?