Герой: эволюция, или Как мы стали теми, кто мы есть

Больше опасений внушает миграция термина от обычного описания (будь оно ироническим, притворным или вполне искренним) в сторону предвзятости и давления на собеседника. Закон о жилье 1919 года[33], предполагавший значительные траты со стороны населения, продвигался под лозунгом «Героям — достойные дома!» Сейчас такие вещи трудно говорить вслух (поскольку прошло уже целое столетие, полное предвзятости и давления), но, разумеется, большинство солдат, воевавших в Первой мировой, вовсе не были героями ни в каком смысле; многие из них воевали против воли и всячески стремились уклониться от этой повинности. В армейском сленге полно терминов для обозначения симулянтов. Без сомнения, этим людям довелось пережить страшный, чудовищный опыт, но все же автоматическое сопоставление слова «солдат» со словом «герой» носило (как носит и до сих пор) откровенно политический характер и служило (как служит и до сих пор) для прекращения любых возможных дискуссий. Так, правительственная пресса в ответ на, скажем, дебаты касательно действий некоторых солдат во время ирландских волнений может начать кампанию «Руки прочь от наших героев!» Слово «герои», рассчитанное вызывать определенные ассоциации, сопровождается здесь словом «наши» — самодовольным, лестным для слушателя намеком на существование некоего соглашения. Это слово приглашает и едва ли не силой затаскивает слушателя на свою сторону, одновременно предполагая существование неких «других», которые не разделяют «наших» ценностей. Таким образом, очень быстро создается губительная, удушающая атмосфера, как в прямом смысле (в 1918 году в Финиксе, штат Аризона, толпа забила до смерти человека, который отказался покупать выпускаемые правительством военные облигации, поскольку у него не было на них денег), так и в смысле психологическом, когда любая критика военных действий и начинаний оказывается, по сути, под запретом (как происходит сейчас в Америке). Вместо этого нам предлагается «салютовать нашим героям» и пропускать их первыми в самолет, даже если объект нашей вынужденной любезности фактически является каким-нибудь складским чиновником, направленным по службе в Нью-Джерси.

Раздача рукоплесканий с вышестоящих позиций неизбежно ведет к уничижительному эффекту. Какого-нибудь регулировщика на переходе перед школой могут назвать «героем» за то, что он проработал 40 лет. Сборная Англии по футболу проходит групповой этап международного чемпионата, и игроков называют «героями». Совмещая тривиальный и принудительный оттенки этого термина: мне только что пришла по почте листовка из департамента автотранспорта штата Вайоминг, где я иногда живу, озаглавленная «Героем может быть каждый». В ней говорится, что если у вас на водительском удостоверении есть отметка донора (у меня она есть), то это значит, что вы «приняли героическое решение спасать жизни и исцелять людей, жертвуя им свои органы, глаза и мягкие ткани в момент вашей смерти». То есть теперь, если твой труп разрежут на куски после того, как ты уже умер, этого будет достаточно, чтобы гарантировать тебе статус героя.

По этим и многим другим причинам я стараюсь избегать этого слова и не доверяю самой этой концепции. В моих книгах нет героев, и я не признаю их у других писателей. «Основной персонаж популярной книги» — этого для меня вполне достаточно, особенно если этому персонажу удается пустить ток по проводам, заложенным в меня эволюцией. Мне, как и любому другому, требуется, чтобы меня вдохновляли, поддерживали, вселяли в меня смелость и утешали. К счастью, имеется куча писателей, которым это известно. Они не дураки. У меня есть потребности — у них есть цели. Вместе мы составляем систему, разработанную на протяжении веков, и мы урчим рядом друг с другом, как довольные коты. Система работает.

Вот только это не совсем так. Есть одна проблема, связанная с моей 1198-й прабабкой. Существует априорное предположение, что эволюция всегда прогрессивна, естественна и неизбежна — как в случае с земледелием. Ученые никогда не подвергали это предположение сомнению, для них это просто невозможно. «Факты и ничего кроме фактов, мэм» — только то, что можно доказать. Они могут в мельчайших деталях объяснить научную сторону вопроса, показать вам потрясающие результаты исследований ДНК, авторитетно утверждать, что, вероятно, после последнего оледенения на всей территории, которую мы сейчас зовем Европой, осталось в живых всего лишь две тысячи человеческих пар. Однако их привычная научная скороговорка звучит слишком успокаивающе, они слишком быстро переходят к следующему кадру. Они говорят: «Выжило четыре тысячи счастливчиков». На этом месте сочинитель романов должен остановиться и задуматься: «О’кей, но кто были эти люди?»