На первых порах вожди восстания сделали вылазку. После жестокого боя Тит вогнал их в город и тотчас приказал приступить к осаде. Войска разделили на три смены: одна вела подступы, другая прикрывала ее, а третья смена в это время отдыхала. Подступы повели крытые, из бревен, покрывая их толстыми досками, а чтобы неприятель не зажег, накидывали сверх крыши землю или сырую кожу. Начиная шагов за 400 или 500, римляне тихонько подвигались к стенам, производя частую стрельбу через бойницы. Когда же подошли близко к стене, Тит приказал устроить четыре высоких насыпи и соединить их между собой поперечными ходами. Насыпи делали так: вкапывали деревья и клали между ними в клетку брусья, середину забивали камнями и землей. Сторону насыпи, которая к стене, оставляли крутой, а все прочие делали отлогими для подвоза материала. Потом втащили на них четырехугольные башни, сажень по 10–15 каждая, обшитые снаружи толстыми досками и прикрытые сверху кожей, против пожара. В нижних этажах этих башен помещались тараны, приводимые в движение колесами и веревками. Бревно одного такого тарана имело 7 сажень длины, а железный баран, посаженный на конец бревна, весил 5 тысяч пудов. Его доставили на место 300 лошадей, а чтобы привести его в движение, требовалось до 700 человек. Кроме таранов, назначенных собственно для пробивания стен, римляне имели в осадном парке 300 самострелов, метавших копья и 40 самострелов, метавших камни. Евреи оборонялись храбро, упорно, старались замедлить приступ, бросая зажигательные стрелы, тяжелые бревна и камни. Когда же римляне втащили башни, защитники закрыли стены кожаными мешками, наполненные шерстью, чтобы уменьшить удары таранов, они старались перерезать косами канаты, ловили таран и оттягивали его особыми щипцами; наконец, сделали вылазку и подожгли одну из башен. Тут ранило самого Тита и римляне ожесточились. Удары таранов участились, и стены Нового города рухнули, на 5-й день осады римляне заняли его. Еще более отчаянно иудеи защищали вторую стену, за которой находился Нижний город, или Акра. Через 5 дней сделали пролом и в этой стене. Тит, щадя город, отдал приказ не уничтожать здания, но иудеи поняли этот приказ так, что римляне их боятся. В узких кривых улицах им удалось вытеснить их назад. Еще три дня бились за эту стену, ее взяли вторично, здания разрушили, а башню заняли солдаты. Войска получили четырехдневный отдых и в это время Тит начал переговоры; он послал к защитникам бывшего правителя Галилеи, Иосифа Флавия, но иудеи прогнали его стыдом. Тогда Тит устроил своей армии смотр, думая, что этим сможет запугать евреев, но и это не помогло.
Исступление народа было выше всякой меры. Многие защитники нарочно сдавались в плен римлянам, а позже, когда немного обживались, тайно убивали часовых, отравляли колодцы, поджигали машины. Их мужество и ловкость становятся удивительными, особенно если вспомнить, что евреи никогда не служили в римских войсках.
Семнадцать дней войска Тита трудились под стенами Сиона и Мория и все их работы разрушались или вылазками, или контр-минами, которые евреи искусно вели под землей. Они делали на столбах подземные ходы и потом, дойдя по расчету до известного им места, поджигали дерево, отчего обрушивался ход, проваливались машины, солдаты и все, что находилось наверху. Тогда Тит решил извести евреев голодом. Он окружил город на 9 верст тройными валами. Евреи стали падать духом, особенно после того, когда приказали всех перебежчиков распять на крестах; жадные арабы и сирийцы ловили их как лисиц и резали животы, в надежде поживиться проглоченным золотом. Около 2 тысяч человек умерло под ножами, да столько же погибло на крестах.
До сих пор в город привозили продукты, теперь настал страшный голод; люди гибли тысячами, их трупы распространяли заразу. Живые питались травой, кожей, падалью. Бывали примеры, что матери убивали и ели своих младенцев. Начались поиски зерна. Буйная толпа голодных грабила зажиточных людей, врывалась в храм, насильничала и убивала. Всякий, кто казался бодрым, считался уже виновным в утайке зерна. Вырывали изо рта куски хлеба.
Город стал похож на клетку бесноватых, в которой не умолкали крики, стоны, рыдания и дикий хохот. Однако о сдаче города никто не смел говорить: таких немедленно предавали жестокой казни.