Герои и подлецы Смутного времени

Остатки армии Делагарди числом около 3000 оказались зажаты на правом фланге около леса. Большая часть войска была разгромлена и бежала, меньшая часть с Дмитрием Шуйским засела в деревне и не проявляла активности, старшие офицеры отсутствовали. В этой ситуации шведские наемники начали переговоры с Жолкевским. Часть перешла на сторону поляков, остальным предложили свободный проход за обещание больше не воевать против Сигизмунда III в Московском государстве. Шуйский спешно послал к Делагарди приказ объявить заключенный с поляками договор недействительным, но тот сам ничего не мог сделать: когда он попытался навести дисциплину, начался бунт солдат. Делагарди начал спешно раздавать деньги шведам, но английские и французские наемники, возмущенные, что до них не дошла очередь, разграбили его повозки, а затем стали грабить и русский обоз. В конце концов, Делагарди (хвалившийся перед сражением взять Жолкевского в плен) заключил соглашение с польским командующим, получив от него право свободного прохода на условиях нейтралитета. Видя уход шведов, русские бежали. Дмитрий Шуйский велел разбросать по лагерю меха и драгоценности, чтобы этим задержать поляков. Хитрость его удалась. Сам он бежал первым, причем, увязнув в болоте, бросил своего коня и прибыл в Можайск на крестьянской лошади. Как писал современник: «…отъя от нас Бог такового зверогонителя бодрого [Скопина-Шуйского], и в его место дал воеводу сердца не храброго, но женствующими облажена вещьми, иже красоту и пищу любящего [Дмитрия Шуйского]».

Поляки преследовали русских 20 км. Русский обоз, казна, артиллерия, знамена, наконец, весь личный багаж полководцев, включая саблю и воеводскую булаву Шуйского, достался врагу. «Когда мы шли в Клушино, – писал Жолкевский в донесении королю, – у нас была только одна моя коляска и фургоны двух наших пушек; при возвращении у нас было больше телег, чем солдат под ружьем».

Остатки русской армии разбежались, и она фактически перестала существовать. Армия Жолкевского усилилась тремя тысячами бывших наемников Делагарди, перешедшими на службу к Сигизмунду III и восьмитысячным войском Валуева (который так без дела и простоял в тылу у поляков), присягнувшим королевичу Владиславу после поражения.

Оставшийся без войска царь Василий попытался прибегнуть к древнему приему, практиковавшемуся еще князьями Киевской Руси – он нанял кочевников. По его призыву на Русь прибыл Кантемир-мурза с 10000 крымских татар. Вскоре они пришли под Москву. Навстречу новым союзникам царь выслал гонца с богатыми дарами и все что у него осталось боеспособного – воинские отряды бояр Ивана Воротынского и Бориса Лыкова. Крымцы атаковали лагерь тушинцев на реке Наре, но после нескольких дней боев, так и не добившись успеха, ушли в степь, пограбив и уничтожив по пути русские деревни, угнав в полон множество русских людей.

В это время в Москве уже сложилась самая широкая коалиция против Шуйских. В нее входили люди, казалось бы, самых разных политических предпочтений: патриоты, тушинцы, сторонники королевича Владислава на русском престоле. Душой заговора стал Прокопий Ляпунов. Сам он опасался ехать из Рязани в Москву, но его представлял в столице брат Захар, поддержанный большой группой рязанских дворян. Самое активное участие в заговоре принял глава Боярской думы князь Федор Мстиславский, сторонник воцарения в Москве Владислава Вазы. Пока речь шла об устранении с престола Шуйского, Мстиславского поддерживали Голицыны и Салтыковы – фамилии хорошо известные в XVII веке уже при Романовых, и, в той или иной степени, являющиеся Романовым родней. Принял участие в готовящемся перевороте и сам глава семейства Романовых, тушинский патриарх Филарет.

После провала тушинской авантюры Филарет вступил в соглашение с Сигизмундом III и попытался укрыться в его лагере под Смоленском. Он выехал из Тушина с последними польскими отрядами, но в бою под Волоколамском попал в плен к русским («освобожден», как говорили впоследствии романовские историографы) и был отправлен в Москву, где, по словам Р.Г. Скрынникова, стал вторым по значимости после патриарха Гермогена человеком в Церкви и самым опасным врагом Шуйского.