Герой империи. Битва за время

– Понимаешь, Лев, – немного смягчившись, после взгляда на экран профориентационного комплекта, сказал вождь, – мы ведь уже все знаем, в том числе и то, почему Павлов открыл врагу фронт и кто при этом стоял за его спиной. Мы знаем и то, что эти люди не ведали что творят и не понимали, с чем играли, а, следовательно, оказались дураками, что ничуть их не извиняет. Я догадывался даже о том, что ты или еще кто-то придете ко мне требовать скорейшего и самого сурового наказания для непосредственных виновников катастрофического успеха германской армии. Я склонялся к тому, что наверняка это окажешься ты, Лев – самый суровый, самый неподкупный, самый справедливый из моих соратников. Имей в виду – тот, кто тебя послал, рассчитывал, что ты примчишься на Западный фронт, пылая жаждой мести, и в кратчайшие сроки свершишь свой суровый приговор, поставив всех виновных в разгроме фронта к стенке. За тобой, мол, не заржавеет. Так вот – тот, кто тебя сюда послал, подразумевал только то, что надо как можно скорее замести мусор под ковер и прикрыться трупами непосредственных исполнителей. А ответственным за все будет не он, а как раз ты. Это ты выскочишь с шашкой поперек наших органов, которые уже работают над этим делом, и примешься рубить направо и налево; ты, а не он. Его-то имя в связи с этим тухлым делом и вовсе не будет упомянуто ни с какой стороны. И если бы не некоторые обстоятельства, о нем никто бы и не вспомнил. После всего этого еще раз спрашиваю тебя, Лев – ты дурак?

В ответ Мехлис, не зная, что сказать словами, только пожал плечами и развел руками, будто говоря этой пантомимой: «Да, Коба, я дурак! Такой большой дурак, что только сейчас это понял.»

– Ладно, Лев, – махнул рукой Сталин, – Павловым уже занимается Лаврентий и такие люди, что им помогать – это только дело портить. Мне сейчас от тебя другое нужно. Необходимо съездить на Кировский завод и разобраться с Зальцманом. Слишком много нареканий у наших военных по поводу новых тяжелых танков. Первые сражения показали, что сами танки хороши, слова нет, и немцы от них в ужасе, но вот качество изготовления техники крайне поганое. Не должен танк ломаться даже раньше, чем в его баках закончилась первая заправка. Только вот оно что. Расстреливать там, на Кировском заводе, никого не надо, сейчас не время. Ты их просто напугай так, чтобы они взялись за ум и принялись думать головой, а не тем, чем обычно. Нашей армией нужны танки – как можно больше числом и как можно лучшего качества.

Немного помолчав, вождь добавил:

– А если тебя будут спрашивать по тому делу, то ты знаешь, что нужно ответить этим людям. Говори, что следствие уже идет и что все виновные понесут всю полноту ответственности. Тем более что это действительно так. На этом у меня к тебе все. Прочие вопросы потом. Иди, Лев, и сделай так, чтобы я слышал о тебе только хорошее.

Когда Мехлис ушел, вождь позвал к себе товарища Малинче Евксину, обосновавшуюся в маленькой соседней комнате, и долго разбирал с ней линии судьбы советского Торквемады. Получилось, что Мехлис человек – безусловно, честный, но даже имперская социоинженерия не смогла найти в нем созидающих талантов. Если вам что-то надо снести до основания, разломать в прах и оставить на этом месте чистое поле, то тогда, пожалуйста, товарищ Мехлис на выход. И то его еще придется придерживать на поворотах, чтобы не наломал лишних дров. А если вам нужно что-то построить, поддержать или укрепить, то ищите другую кандидатуру с созидательным, а не разрушительным модусом.

Вообще за эти два дня в кабинете вождя перебывали практически все наркомы, а также прочие члены Политбюро ЦК ВКП(б), не имевшие такого статуса. Весь Центральный Комитет (а это 71 действительный член и 68 кандидатов) пропустить через кабинет Сталина за пару дней не представлялось возможным, да и не было так необходимо. Все важнейшие решения в любом случае принимались в ближнем кругу вождя, и там же кипели страсти интриг.

Если наркомов (в большинстве) товарищ Малинче одобрила, сказав, что это не самые худшие представители вида хумансов, хотя некоторые и не без изъянов, то некоторые члены Политбюро вызвали у нее, мягко выражаясь, вопросы.

Во-первых – Ворошилов, явно переросший свой уровень и превратившийся в свадебного генерала (точнее, первого маршала). При невысоком уровне интеллекта этого динозавра от советской политики более молодые и более продвинутые товарищи в своих интригах с легкостью использовали втемную.

Немного подумав, товарищ Малинче выдала рекомендации: «Почетная отставка с пенсией и мундиром, пожизненное (и посмертное) почетное звание первого маршала, мемуары, встречи с молодежью и ни грамма реальной власти, также никаких практических поручений. Вследствие интеллектуальной ограниченности и умственной лени этот хуманс способен добросовестно завалить даже самое простое задание…»