Широкий овраг действительно очень кстати пересекал эту часть долины, давая возможность скрытно выйти к Шуурде, четвертому из селений Семиаулья.
Дело обещалось лихое, я вызвался участвовать. К моему удивлению, со мной отправился и Никитин. Вероятно, ему надоело сидеть без дела.
Мы шли рысью, без остановок, и все-таки чуть не опоздали.
Вынесясь из впадины наверх, я увидел, как по ту сторону деревни к лесу уходит гурьба народу. Там были телеги, запряженные волами, стадо коров, отара овец. Над дорогой колыхалось, посверкивая на солнце, большое облако пыли.
– Третий аул, стало быть, уже пуст. Александр Фаддеевич был прав. Но тут мы им хвост прищемили! – Генерал азартно хлопнул себя по ляжке рукою в белой перчатке и тонким, визгливым голосом закричал. – А ну, ребята, руби их!
Два эскадрона и две сотни, то есть с четыреста конных, вынеслись на ровное место и пустились вдогонку – казаки с улюлюканьем, драгуны с криком «ура!». Я старался не отставать от командира, который бешено размахивал шашкой, и тоже орал во всю глотку.
От удаляющейся толпы отделилась группа, человек двадцать, и побежала нам навстречу. Вот они остановились, вытянулись в цепочку плечо к плечу, нагнулись и произвели какую-то непонятную мне манипуляцию, после чего упали в траву и открыли огонь.
Стрельба была меткой. Головные кавалеристы начали осаживать коней, никто не хотел лезть вперед на верную смерть. Наши тоже стали стрелять из ружей и карабинов – не спешиваясь, с седла.
– Отставить! Отставить! – метался меж ними генерал. – Их так не возьмешь! Больше народу потеряем! В клинки надо!
Пальба с нашей стороны прекратилась, ряды выровнялись.
Перестали палить и залегшие горцы. Оттуда донеслись звуки заунывной песни. Я подумал, что ослышался.
Так я впервые увидел изготовившихся к смерти мюридов. Они связались ремнями, чтобы ни у кого не возникло искушения спастись бегством, залегли и стали петь прощальную песню.
Звучала она не долее минуты. Генерал дал приказ, и мы сломя голову пустились вперед. Ударил последний залп, над головами пеших засверкала сталь, и скоро всё было кончено. Я не совался туда, где шла рубка, – через крупы казачьих лошадей все равно было не протиснуться.
– Это было только начало. Глядите. – Олег Львович, бывший все время рядом со мной, но не обнажавший шашки, показал на опушку.
Там выстроилась новая вереница бойцов. Связалась вместе, залегла.
Еще дважды пришлось нам ходить в сабельную атаку, теряя людей. Когда же мы добрались до леса, дальнейшее продвижение стало решительно невозможным: казалось, по нам стреляют из-за каждого дерева. Генерал велел остановиться.
– Не нравится мне всё это, – объявил он. – Хаджи-Мурат здесь, мы видели его значок. Значит, где-то должен быть и Шамиль. Как бы он не ударил нам в тыл или во фланг. Скачите, поручик, к Александру Фаддеевичу. Скажите, что я шагу не сделаю, пока не добуду «языка». Сами видели, из тех сорвиголов ни один живым не дался.
Он громко сказал окружавшим его офицерам:
– А что, господа, не угодно ль кому заслужить крест? Добудьте пленного, который объяснил бы, что за чертовщина тут творится.
Никто не вызвался – вояки были опытные, понимавшие фантастичность задачи. Иное дело я.
– Олег Львович, – зашептал я. – Давайте раздобудем «языка»? Поход провалится – нам награды не будет, а вам выслуга нужна!
– Пожалуй, – прикинув что-то, ответил он.
Я немедленно объявил генералу о нашем желании, попросив отправить вместо меня к командующему кого-нибудь другого.
– Пусть только доложат его превосходительству, отчего мне невозможно явиться самому, – скромно присовокупил я.
Вновь меня заставили снять мою белую фуражку и накинуть поверх мундира бурку.
– С Богом! Да поторопитесь, солнце ждать не станет, – напутствовал нас генерал.
Как берут пленных я, разумеется, не представлял и целиком полагался на Олега Львовича. Он относился к разряду людей, про которых думаешь, что они умеют всё на свете. И лишь когда мы углубились в густую чащу, я вдруг сообразил, что Никитин, как и я, никогда не бывал в этих местах.
– Откуда вы знаете, в какую сторону двигаться? – спросил я шепотом.
Едва мы отделились от отряда, вся моя бравада пропала. Я остро чувствовал враждебность окружавших нас зарослей, откуда в любую секунду мог грянуть выстрел. Надо сказать, что леса в тех краях нисколько не похожи на русские. Деревьев почти нет, одни кривые березки, зато повсюду густой кустарник, сквозь который ничего не видно. Каждый шаг, особенно конский, отдается треском и грохотом – то есть двигаться незаметно никак нельзя.
– Мы идем туда, откуда можно осмотреть долину.
Мой спутник показал на холм, видневшийся впереди. Мне стало странно, что я сам не додумался до такой простой вещи.