Герой конца века

– И ничуть не жаль, пожил человек во всю и будет… Еще неизвестно, что лучше, прожить неделю в свое удовольствие, или годы рассчитывая, примеряя, применяясь… И кто из двух таких людей – бедный?

– Перестанем об этом говорить… Ты знаешь, что я с этой твоей теорией не соглашусь, жизнь не ресторан, а мастерская…

– Действительно, перестанем… – заметил Ястребов. – Но каковы французы, раздули дело, возвели в герои, пристегнули политику, чего хочешь, того и просишь… Нет, ты подумай, Савин – политический деятель, приготовлявший динамит и взрывающий на воздух замок предков… Умора!

Зиновия Николаевна, несмотря на то, что была очень опечалена известием о смерти своего друга юности, не могла невольно не улыбнуться.

– Да, это называется хватить через край…

– И хорошо, газеты хоть и полны лганья, но интересного… А у нас попробуй-ка хоть немного сгустить краски, сейчас: «пожалуйте»…

Алексей Александрович был раздражен.

Он за день, за два перед тем получил должное внушение именно за сгущение красок…

Зиновия Николаевна поняла, почему он выразил такое парадоксальное мнение, и ничего не возразила.

– Ты перепечатаешь известие?

– Конечно, хотя с оговорками…

– Завтра значит будет во всех газетах?

– Несомненно…

– Бедный, бедный Савин, царство ему небесное… – произнесла с чувством Зиновия Николаевна.

– Надо будет сообщить Масловым, кажется у них сегодня приемный день… Ты будешь?

– Я думаю освободиться часам к девяти, к десяти…

– А я приеду прямо к ужину, из редакции.

На Масловых и их кружок, среди которых было много знавших Николая Герасимовича, известие о его трагической кончине произвело сильное впечатление.

– Повадился кувшин по воду ходить, там ему и голову сложить, – заметил Михаил Дмитриевич. – Но во что я не верю, это в то, что он поджег дом в Серединском… Этого быть не может, тем более, что он уехал за границу, все же имея средства.

– Ну, какие средства… Ему эта Строева обошлась тысяч в сто, если не более, – вставила Анна Александровна.

– Кстати, Леля рассказывал мне, что она опять в Петербурге… Он ее видел в Аркадии… – заметила Ястребова.

– А где же муж-то; ведь она сошлась с ним и жила в Киеве, как Мише писал Савин.

– Я не знаю, я сама спросила Лелю, была ли она с мужем, а он, вы его знаете, отвечал со смехом, что по внешнему виду около нее мужем и не пахнет…

– Говорил он с ней?

– Нет, она сделала вид, что его не узнала, а быть может, и на самом деле не узнала…

– А-а…

– Все же мне не верится, чтобы Савин был поджигателем, – продолжал развивать свою мысль Маслов, – это на него не похоже; он бесшабашный кутила, человек бесхарактерный, готовый на все из-за бабы, но в душе добрый и хороший…

– А Леля говорил мне еще ранее, что его спасает только богатство: не будь у него денег, он способен на все…

– Ваш Леля может и ошибаться, ведь не папа же он непогрешимый… – пошутил Михаил Дмитриевич.

– Нет, он знает людей и удивительный физиономист… – заступилась за мужа Ястребова.

– Вот влюбленные супруги!

– А вы не влюбленные?

– Мы что, у нас с Аней куча детей, а вы на парочке забастовали…

– У вас и деньжищ куча… – пошутила в свою очередь Зиновия Николаевна.

У Маслова действительно было уже пять человек детей – три сына и две дочери.

Разговор перешел на другие темы, все нет-нет да вспоминали покойного Савина.

Приехавший к ужину Алексей Александрович привез оттиск набранной переводной статьи и прочел ее.

– Я ее несколько сократил для печати, но здесь полный перевод статьи «Gil Blas'а», – заметил он.

В статье рассказывалось все то, что уже известно нашим читателям из предыдущих глав.

Статья была написана длинно, цветисто, но очень интересно.

Она возбудила снова оживленные толки о Савине, которые не прекращались до окончания ужина.

Только поздней ночью гости начали разъезжаться.

Уехал и Ястребов с женой, оставив оттиск статьи у Михаила Дмитриевича.

Тот бережно запер его в свой письменный стол.

– А все-таки жаль беднягу… – сказал он жене.

– Конечно, жаль, очень жаль… – вздохнула Анна Александровна и вдруг заплакала.

– С чего это ты? – удивился Маслов.

– Мне пришла мысль, что, быть может, я виновата в его смерти.

– Каким это образом?

– Если бы я тогда не настроила Гранпа, она, быть может, вышла бы за него замуж, и они были бы счастливы.

– Ну, матушка, можешь успокоиться, – улыбнулся Михаил Дмитриевич. – Жениться на «знаменитой Маргарите Максимилиановне», как величают ее газеты, пожалуй хуже, нежели гибель под колесами железнодорожного поезда… Бедняге Савину все же выпало на долю из двух зол меньшее.

– Ей будет все же тяжело узнать о его смерти… – задумчиво произнесла Маслова, не возразив ничего мужу на его злое сравнение.

– Не думаю… Да и узнает ли она? Читает ли она что-нибудь?

Михаил Дмитриевич в этом случае ошибся.

«Несравненная Гранпа», каковым эпитетом, наряду со «знаменитой», награждали ее газеты, узнала о самоубийстве Николая Герасимовича в тот же, как и Маслов, вечер, или, лучше сказать, ночь. Маргарита Максимилиановна, красота которой сводила с ума и юношей и старцев, за последнее время стояла во главе прекрасной половины «веселящегося Петербурга».