Герой конца века

– Вы… – как-то даже простонала Анжелика.

– Да, я.

– И если бы любили? – прошептала она.

– Я и люблю, люблю безумно, страстно, до самозабвения, до помрачения рассудка…

Он остановился.

Молодая девушка сидела, потупившись, красная до корней волос.

– И будто бы вы не знаете, кого люблю я? – спросил, после некоторой паузы Николай Герасимович.

– Откуда же знать мне… – отвечала она.

– И не догадываетесь?

– Нет…

– Простите, но я не верю вам, Анжелика, мое чувство так сильно, так бьет наружу в моих взглядах, в жестах, в тоне голоса, что не надо и хваленой женской проницательности, чтобы догадаться, к кому стремится мое сердце в течение последних двух недель… Впрочем, если женщина не хочет видеть, она не видит… Если чувство человека ей противно, она делает вид, что не замечает его…

– Ах, что вы! – торопливо остановила его молодая девушка, и взгляд ее полных слезами прекрасных глаз доказал ему то, о чем он догадывался: что она тоже любит его…

– Теперь я вижу, что вы знаете, кого я безумно люблю, это вас, Анжелика… Люблю больше жизни… Готов отдать вам эту жизнь по первому вашему слову… Я положу к вашим ногам все мое состояние, я буду исполнять самые малейшие ваши капризы, прихоти, но… ни своей свободы не отдам вам, ни от вас не потребую вашей… Я предлагаю вам все, кроме брака.

– Как же это так? – растерянно произнесла Анжелика.

В это время в двери приемной входила графиня Марифоски.

XII Практическая графиня

– О чем вы тут так оживленно беседуете? – спросила графиня. – Что с тобой, Анжель? – вдруг переменила она тон, с беспокойством взглянув на дочь, не оправившуюся еще от волнения и не успевшую вытереть навернувшиеся на ее глаза слезы. – Ты плакала?

– Мама… – растерянно, почти шепотом проговорила Анжелика. – Синьор сказал, что любит меня…

– Так что же из этого? – нежно заметила графиня. – Разве синьор, ты думаешь, хотел тебя этим обидеть? Я думаю, что у синьора честные намерения…

– Но, мама, синьор сказал, что он никогда не женится…

– А-а-а… – протянула графиня и бросила было вопросительный взгляд на сидевшего в кресле Николая Герасимовича, переживавшего моменты, которые не могли быть названы приятными, но вдруг снова обратилась к дочери:

– Синьор пошутил, моя крошка… Поди в спальню, умойся и напудрись… Плакать нехорошо, надо беречь свои глазки, они еще пригодятся тебе, чтобы смотреть на синьора, – деланно шутливым тоном заключила графиня.

Анжелика послушно вышла из комнаты.

Графиня Марифоски опустилась на кресло против Савина.

Наступила томительная пауза.

– Что это значит, синьор? – нарушила первая молчание графиня. – Зачем вы мистифицируете таким образом молоденькую девушку, которой сами же своим настойчивым ухаживанием вскружили голову… Она ведь еще ребенок, и, как мне кажется, сильно, чисто по-детски, привязалась к вам… Я ожидала с вашей стороны объяснения, но, признаюсь, не в такой странной форме… Объяснитесь же…

– Ваша дочь, графиня, – начал, выдержав некоторую, довольно продолжительную паузу, Николай Герасимович, – передала вам в двух словах, совершенно верно, сущность нашего с ней разговора.

– Вот как, – вспыхнула графиня Марифоски.

– Не волнуйтесь, но выслушайте меня! – с мольбой в голосе произнес он.

Графиня смягчилась.

– Я вас слушаю.

– Я действительно сказал ей, что люблю ее, но не могу ей предложить, так называемого, законного брака…

– Почему же? Ее имя, ее положение… – не утерпела, как женщина, чтобы не перебить своего собеседника, графиня.

– Все это я хорошо знаю, графиня, но я в принципе против брака, не дающего, как вы сами знаете, никаких гарантий на счастье… Мое предложение любимой девушке я мог бы сделать на более прочных основаниях любви и логики… Я человек свободный, с независимым и даже, если хотите, хорошим состоянием, имею около сорока тысяч франков дохода… что позволит мне жить безбедно вместе с той, которая меня полюбит и согласится сделаться подругой моей жизни.

Графиня молчала, но по лицу ее бродили какие-то тени. Видно было, что в ней происходила сильная внутренняя борьба между желанием, и весьма естественным, выкинуть за дверь этого нахала, который предлагает ей, прикрываясь какими-то принципами, взять ее дочь на содержание, ее дочь – графиню Марифоски, и другими соображениями, не допускавшими такой развязки.

Вдруг складка на ее лбу прояснилась, в глазах даже блеснул, на мгновение, луч смеха – она что-то придумала.

Савин между тем, приняв ее молчание за внимательное отношение к его разглагольствованию, продолжал:

– Я счел себя, однако, обязанным высказаться вашей дочери, так как привык всегда и во всем идти прямою дорогой. Увлечь молодую девушку нетрудно, но это против моих принципов, я никогда не решусь обмануть женщину…

Графиня горько улыбнулась. Савин вопросительно глядел на нее.

– Пожалуй, вы правы… – начала она дрогнувшим голосом, в котором слышались непритворные слезы. – Я сама жертва брака, что дал он мне, кроме лишений и нужды; муж, вы, вероятно, слышали об этом от синьора Николеско, обобрал меня и бросил с малолетней дочерью…