Герой конца века

Анжелика, как истая дочь Евы, так увлеклась всеми этими покупками и заказами, что даже забыла об обеденном времени, и Савин еле-еле уговорил ее в восемь часов вечера ехать обедать. Пообедав в «Restaurant Francais», они опять отправились бродить по магазинам до самого закрытия.

Возвратясь почти в полночь усталые в гостиницу, они решили не ехать в воображаемое Сан-Ремо-Ментон, а остаться ночевать в Ницце, так как многие заказанные Анжеликою вещи должны были быть доставлены только на следующий день, а для большего удобства укладки купленных вещей вытребовать их сундуки из Ментона в Ниццу, о чем Николай Герасимович и послал телеграмму.

Анжелика, как ребенок, радовалась всякой вещице, примеряя все вновь купленные туалеты и вертясь перед зеркалом.

Она так увлеклась этим, что забыла даже о своей мигрени и о наставлениях своей мудрой маменьки.

Комната была одна, и молодым людям пришлось ютиться потеснее, нежели в апартаментах, занимаемых ими до сих пор.

Теснота помещения, видимо, тоже не беспокоила Анжелику.

Утомившись бесчисленною примеркою, она присела на стоявший в номере широкий турецкий диван.

Николай Герасимович подсел к ней.

– Как я рад, что вижу тебя, наконец, совершенно здоровою, – обнял он ее рукой за талию.

Личико Анжелики вдруг омрачилось. На глазах ее заблестели слезы.

– Ах, как у меня вдруг заболела голова… – простонала она.

– Неужели!.. И так сразу… – усмехнулся он.

– Оставь меня… Боже мой, какая мука…

– Пустяки, моя крошка, я излечу тебя поцелуями…

– Оставь меня… Мне нужен покой…

– Я люблю тебя…

– Оставь… Я говорю тебе, я страшно страдаю…

– Вздор, это все пройдет… Ты просто немножко устала…

Он заключил ее в объятия и стал покрывать ее лицо и шею страстными поцелуями.

Побежденная тигрица обратилась в овечку.

Она сделалась кротка и ласкова, и следующие дни пребывания в Ницце прошли для Николая Герасимовича, как чудный сон.

Он был в каком-то упоении от охватившего все существо его восторга и даже забыл о существовании старой графини Марифоски и о том приятном для его самолюбия сознании, что относительно последней и его, Савина, оправдалась русская поговорка: «Нашла коса на камень».

Он только и видел одну его Анжелику, он только и думал об одной его Анжелике.

Его чувство к ней, бывшее до сих пор увлечением, превратилось в любовь.

XIV В Париже

– Нам необходимо поехать в Париж, Анжелика? – сказал дня через два Николай Герасимович Анжелике.

Молодая женщина, одетая в новое платье, с довольной, радостной улыбкой на лице, укладывала в то время купленные в Ницце вещи в присланный из Ментона сундук.

Несмотря на то, что вещей было много, сундук, видимо, был рассчитан на более массовое приобретение.

– В Париж! Это невозможно… – отвечала она, вскинув на Савина удивленный взгляд.

– Почему же невозможно, мы просто изменим наш маршрут, и вместо того, чтобы ехать теперь обратно в Сан-Ремо, поедем в Париж.

– Это невозможно, – повторила Анжелика.

– Но почему же, спрашиваю я тебя?

– Потому, что мамаша отпустила меня с тобой путешествовать по Италии и страшно обеспокоится, узнав, что мы поехали в Париж…

– Но мне нужно, голубка, быть в Париже по моим делам, и кроме того, тебе самой необходимо сделать себе туалеты, заказать платья, шляпки, верхние вещи… Ведь не можешь же ты обойтись купленными здесь тряпками.

Глаза молодой женщины заблестели.

– Конечно, конечно, мне нужны туалеты и было бы хорошо сделать их в Париже, но… – она остановилась и после некоторой паузы добавила, – это невозможно.

– Да, наконец, графиня, твоя мать, даже не узнает о том, что мы были в Париже, к назначенному сроку мы вернемся в Венецию… Какое ей дело, где мы проводили разрешенные ею два месяца. Мы и теперь ведь находимся не в Италии…

– Где же мы? – побледнела Анжелика.

– Во Франции…

– Зачем ты так сделал?

– Исключительно для тебя, так как в вашей Италии молодой женщине положительно невозможно порядочно одеться, я воспользовался, когда мы ехали в Сан-Ремо, близостью французской границы и привез тебя сперва в Ментон, а затем в Ниццу, где все-таки ты приобрела кое-что, имеющее хотя вид туалета… В Париже ты можешь окончательно запастись всем нужным, и все это будет изящно и со вкусом… Анжель, дорогая моя, какая ты будешь красавица в парижских туалетах.

Николай Герасимович присел около молодой женщины, окончившей уже укладку вещей и взобравшейся с ногами на турецкий диван.

– Ах, какой ты хитрый… но милый… – прошептала Анжелика, прижимая головку к его плечу.

Он обнял ее за талию.

– Так поедем в Париж… Это чудный, волшебный город… Таких дамских магазинов, какие там, нет в мире…

– Лучше здешних?

– Здешние сравнительно с парижскими, это убогие лавчонки…

– А мы… если бы поехали… мы не опоздаем приехать в Венецию, не заставляя очень долго ожидать маму… – начала сдаваться новая Ева на искушения современного «змия».

– Конечно же, мы даже приедем раньше ее.

– В таком случае… – начала молодая женщина, но вдруг остановилась. – Я боюсь.

– Чего же ты боишься?

– Ну, хорошо, поедем, только чтобы непременно вернуться в Венецию к назначенному сроку.

– Непременно, непременно… – подтвердил Савин.