Но мир, в котором оказался Сеня, пошел, что называется, другим путем. В силу географии и при прямом участии того, кто вошел в местные легенды под именем Шайнма, цивилизация здесь зародилась не в тропиках-субтропиках, но в умеренном поясе. То есть примерно в тех же широтах, какие служили прародиной кельтам, славянам и большинству германских племен. А значит, ждать от такой цивилизации следовало примерно того же, что и от земных якобы варваров.
Хотя… тоже не факт. Зря, что ли закон Мерфи гласит: «История никогда не повторяется в мельчайших деталях. Это историки из лени повторяют то, что коллеги говорили до них».
…Из-за палисадов домов доносились лай собак, квохтанье кур, мычание и блеяние скота. Переселившись под защиту городского частокола, местные жители не отказались жить, что называется, с земли. Наверняка у каждого владельца городской усадьбы за городом имелся земельный надел — под пастбище, огород или выращивание злаков, подобно тому, как многие современные Сене горожане держали дачи.
Один раз за время прогулки по городу Сеня столкнулся с целым стадом свиней, которое гнала вдоль улицы девчонка чуть выше метра ростом, но с выражением подчеркнутой, далеко не детской, серьезности. Авторитет свой среди хрюкающих подопечных ввиду малого роста и весовой категории «ветром сдует» она поддерживала длинным гибким прутом, а один раз в присутствии Сени — даже пинком под зад наиболее строптивой из хавроний.
Сеня еле-еле смог разминуться с этой процессией, спиной прижимаясь к ближайшему палисаду и осторожно переступая. «Добрым словом и живительным пенделем можно добиться большего, чем одним добрым словом», — мысленно перефразировал он Аль Капоне, уже провожая взглядом свиней и их малолетнего конвоира.
Застраивался город, не иначе, концентрическими окружностями. И даже если сами окружности выходили далеко не правильной формы, сути это не меняло. Ближе к центру, в кольце «спальных районов» с усадьбами, располагались кварталы торговцев и мастеровых. Дома здесь были повыше, стояли теснее, но все же не прислонялись один к другому аки пассажиры в переполненном автобусе. Некоторые даже позволяли себе такую роскошь, как задний двор. Правда, площадью куда меньшей, чем дворы усадеб.
Сами дома выглядели непривычно, диковато и даже чудаковато.
Начать с того, что абсолютно нормальным, по крайней мере, в этой части города считалось выстраивать жилища из разных материалов — лишь бы хватило. Например, первый этаж мог быть сложен из грубых нетесаных камней, второй из бревен, а третий вообще из досок. Или к полностью каменному дому могла примыкать деревянная пристройка.
Окошки домов сплошь были маленькие. Едва голова поместится, а плечи взрослого мужчины — едва ли. И ни в одном из них Сеня не увидел стекла, слюды или, на худой конец бычьего пузыря. Не увидел… и посочувствовал. Представив, каково жильцам в морозы или теплой, летней, комариной ночью.
Впрочем, приглядевшись, Сеня понял, что мазохизмом горожане вроде не страдали: редкое окошко не было оборудовано ставнями, открытыми в дневное время и закрываемыми по ночам или в те же морозы.
Дома в торговых и ремесленных кварталах располагались входными дверями к улице. Любимых киношниками вывесок у входа — с условными обозначениями рода деятельности хозяина дома — Сеня не заметил. Но в вывесках не было и нужды. Ведь рядом с парадной дверью у стены чуть ли не каждого из здешних домов располагался прилавок, за которым восседал в окружении товара (будь то хлебные караваи или оружие) сам хозяин. Ну, или его доверенное лицо. Сидел, громкими окриками привлекая внимание прохожих и расхваливая свой товар.
Прохожих, кстати, в этой части города было заметно больше. Целые толпы текли по улицам на манер полноводных рек. И Сеня теперь не столько бродил, сколько лавировал в этом живом лабиринте из людей.
Наверняка где-то здесь и находилась лавка, в которую Гоб и Зифр повезли плоды своих огородных трудов. Или, как вариант, для таких целей в городе отводилось специальное место. Рыночная площадь, где приезжая деревенщина могла торговать самостоятельно, не делясь трудовым грошом с посредниками.
Если окраины оглашались в основном криками домашней живности, то в торговых и ремесленных кварталах стоял совсем другой звуковой фон. Крики торговцев. Стук или звон молотков. Перебранки прохожих, скрип тележных колес… а также громогласный обмен любезностями между прохожими и хозяином очередной телеги, которую он пытался протиснуть сквозь толпу.
Соответственно, если на окраинах попахивало навозом или прелым сеном, то букет запахов в этой части города был куда разнообразней. Запах дыма и гари из кузниц, аромат древесины — вероятно, из плотницких мастерских; запах свежего хлеба, жарящегося мяса, овощей и фруктов.
Ароматы еды в солидарности с пустым и недовольно буркнувшим желудком напомнили Сене о насущном. А поскольку на халяву рассчитывать не приходилось, следовало перво-наперво поправить финансовое положение — поднять его с нулевой отметки.