Герой-любовник, или Один запретный вечер

Огромные бездонные глаза Эвы, не мигая, смотрели на меня.

– Я ужасно устала и хочу спать, – протянула она. – И есть.

– Господи! – ахнула я. – Я же ничего не приготовила. Я не ожидала, что ты перенесешь рейс. А меня заранее в известность ты не поставила.

– Ладно. Поем потом. Наша спальня по-прежнему наверху?

– Да. Все у нас по-прежнему. Я здесь ничего не меняла.

Она встала с кресла и сделала движение рукой.

– Ты кому-нибудь говорила о моем приезде?

– Нет. Только Денису.

– Кто такой Денис? – тревожно спросила Эва.

– Бывший офицер-спецназовец и по совместительству мой любовник. Я тебе о нем уже говорила по телефону. Когда ты звонила мне из Парижа.

– Понятно. А он?

– Что он?

– Кому-нибудь говорил?

– Слушай! – не выдержала я. – Если ты думаешь, что все сбегутся смотреть на приехавшую парижанку или что-то в этом роде, ты глубоко ошибаешься. До тебя здесь нет никому дела. Это тебя устраивает?

– Да, – прошептала Эва. – Ты не забудешь положить в курицу баклажаны?

– Не забуду.

Я помогла Эве подняться по лестнице на второй этаж и довела ее до кровати.

– Та самая… – расплылась она в улыбке. – На которой я спала в детстве.

– Ты промокла? Тебе дать сухое белье?

– Пожалуйста.

Эва вдруг стала непривычно кроткой.

Я принесла ей свой халат.

– Отвернись. Я переоденусь.

Я чуть не улыбнулась. В этом была вся моя сестра. Кружить головы мужчинам – это запросто, а здесь внезапный приступ стыдливости – «отвернись!».

Я отвернулась и когда услышала:

– Я – все, – развернулась и подошла к кровати.

Эва сидела на кровати в моем малиновым в белый цветочек халате с незастегнутыми пуговицами на животе.

– Не сходится.

– Слушай, я тебе принесу мамин халат. Как я сразу не догадалась, что тебе нужна одежда большего размера.

– Не надо. – И тут я увидела, что Эва изо всех сил старается не расплакаться. – Я усну и так. Только накрой меня одеялом. Пожалуйста.

Я достала из старого гардероба с рассохшими дверцами войлочное одеяло и накрыла им сестру.

– Так лучше?

– Да, – прошелестела она.

И тогда я неожиданно нагнулась и поцеловала ее в лоб. Она закрыла глаза и по ее губам скользнула легкая улыбка.

– А теперь иди. Пожалуйста.

Спустившись с лестницы, я не удержалась и посмотрела на себя в небольшое овальное зеркало, висевшее в коридоре. Интересно, я также буду выглядеть, когда забеременею? Ведь мы с Эвой сестры-близнецы!

Пока курица тушилась на сковороде, а Эва спала наверху, я нервно курила одну сигарету за другой, вспоминая жизнь до побега Эвы в Париж.

Мы родились с ней почти одновременно с разницей в двенадцать секунд, и это время роковым образом сказалось на наших судьбах. Эва была объявлена «младшенькой» и с тех пор роли в нашей семье были четко распределены. Я была умницей, а Эва – красавицей и к тому же объектом особого обожания со стороны родителей. Игрушки нам дарили одинаковые – на это я пожаловаться не могу. А вот что касается отношений… что прощалось Эве, не прощалось мне. И наоборот.

Ситуацию усугубляло то обстоятельство, что Эва росла слабым болезненным ребенком и умудрялась подцеплять все существующие болезни, от которых по странной иронии судьбы я уберегалась. От малейшей простуды у Эвы поднималась температура, и мать заступала на вахту около ее постели, даже если в этом и не было никакой необходимости. Эва лежала как принцесса, окруженная заботой и вниманием, тогда как я в это время была предоставлена самой себе.

Я была крепкой хорошисткой, Эва – троечницей, но в глазах родителей это не имело никакого значения. Главное – здоровье, говорила моя мать. И внешность, с улыбкой прибавляла она. А Эва с детских лет была признанной кокеткой, и ни у кого не возникало и тени сомнения, что эта девочка непременно вырастет красавицей.

К пятнадцати годам из угловатого подростка Эва превратилась в настоящую барышню с русо-пепельными волосами, большими голубыми глазами и томными манерами.

Я – была другой. Волосы я стригла на уровне плеч, тогда как у Эвы они струились ниже лопаток, фигура у меня была плотнее – я не страдала отсутствием аппетита, в отличие от сестры, а мои манеры, как часто говорила мать, оставляли желать лучшего. Все эти женские уловки были не для меня и не про меня. Я любила громко хохотать, острить, гонять на велосипеде, и про таких как я обычно говорили «свой парень».

Эва обещала стать записной красоткой и свое обещание сдержала. В пятнадцать лет разразился первый скандал. Ее застукали в лабораторной с молодым учителем химии. Они так самозабвенно целовались, позабыв обо всем, что не услышали железной поступи завуча, обходившей школу. Завуч, Вера Федоровна вызвала в школу мать и в тот же вечер та рыдала, причитая, что Эву оболгали, все завидуют ее девочке и поэтому распускают грязные сплетни.