Герой (ЛП)

Правда в том, что с тех пор, как он вошёл в галерею, внутри меня снова всё начало болеть: зияющая рана, которую мне хотелось закрыть только им. Я резала свою кожу, потому что ничего не чувствовала с того момента, как покинула его. Мне становилось лучше лишь тогда, когда я наблюдала, как боль вытекает из меня вместе с кровью. Я хотела его на мне, во мне, и чтобы мы стали единым целым. Но вместо этого тишина поглощает нас. Тлеющий оранжевый огонёк моего косяка был единственным признаком жизни, когда я сделала следующую затяжку и выпустила в Кельвина большой клуб дыма.

ГЛАВА 52.

Кельвин.

Окутавшее нас облако едкое, густое и удушающее. То, что Кейтлин подавляет таким способом, нуждается в скорейшем излечении.

— Ты не готова к этому, — говорю я.

Её глаза закрываются, и она тонет глубже в этом облаке. Никогда не видел Кейтлин настолько уверенной, словно ей наплевать почти на всё. Она такая же, какой я мог видеть её из окна.

Кейтлин вздыхает и перебрасывает волосы через плечо.

— Я никогда не буду готова, — отвечает она, — но я не хочу, чтобы ты уходил.

Оставить её для того, чтобы она могла успокоиться, было бы правильным поступком. Но после произошедшего сегодня у меня не получается убедить себя в том, что без меня ей будет лучше. Я мог быть тем кусочком, которого ей так не хватало. Но также именно я являюсь той причиной, по которой у неё отсутствует этот кусочек.

Время течёт медленно, и она снова подносит оранжевый огонёк к губам. Её веки тяжелеют, и Кейтлин пристально смотрит на меня поверх косяка, втягивая дым и наблюдая за мной. Спустя мгновение она выпускает дым изо рта.

— Меня не трахали должным образом с тех самых пор, когда ты в последний раз был внутри меня.

— Господи, Кейтлин, — произношу я, вставая с кровати.

Картина её тела, распластанного на полу в столовой и принимающего каждый миллиметр меня, выжжена в моём мозгу. Я мог бы сделать это прямо сейчас: взять её так же жёстко. Но другая, новая часть меня, хочет снять каждый предмет одежды и медленно коснуться её везде и сразу так скоро, насколько это только возможно. Я не чувствовал такого самоконтроля годами.

— Куда ты уходишь? — спрашивает она, когда я начинаю пятиться.

— Я не доверяю себе.

Она кладёт косяк в пепельницу на столике и смотрит на меня. Проходит достаточно времени для того, чтобы я подумал, что она отпустит меня, но она лишь моргает.

— Зачем ты пришёл сюда? Ещё раз трахнуть меня?

— Ты знаешь, что это не то, чего я хочу.

— Просто убирайся. До сегодняшнего дня я даже не понимала, что ждала тебя. Насколько ненормальным, по-твоему, это может быть? И теперь, когда ты здесь, у тебя получится просто взять и уйти? Специально прятался в тени, поджидая, пока я соберу себя по кусочкам?

— Это несправедливо, — произношу я, скрещивая руки на груди, пытаясь успокоиться. — Это в новинку для меня. Я пришёл сюда не для того, чтобы причинить боль.

— Чёрт возьми! Я так устала. Если ты собираешься разбить меня на кусочки, то будь грёбаным мужиком и сделай это.

— Это не…

— Сделай и убирайся!

— Не хочу ломать тебя. Я хочу излечить твои раны.

— Ты не целитель, — шипит она. — Ты всё неправильное, что со мной произошло, но я до сих пор тебя люблю. Это ты хотел услышать? Я люблю тебя, даже если это было наихудшей часть моей жизни.

Закрываю глаза ладонями.

— Я знаю, что был. Знаю.

— Заканчивай то, что начал. Сломай меня навеки. Скажи мне, что не любишь меня и что никогда не полюбишь.

Моё сердце грохочет неестественно громко. Мне одновременно хочется бросить её на кровать, ударить, трахнуть и заняться с ней любовью.

— Я не могу сказать тебе этого, — отвечаю я. — Правда заключается в том, что я люблю.

— Нет, не любишь, — цедит она сквозь зубы. — Ты хочешь контролировать меня. Это не одно и то же.

— Ты права. Я хочу контролировать тебя. Заставить тебя любить меня, владеть тобой внутри и снаружи. Но это не означает, что я не люблю тебя.

Она встаёт и идёт прямо ко мне. Две маленькие ладошки сталкиваются с моей грудью, когда она толкает меня назад.

— Ты лжец! И не любишь меня. Произнеси это. Скажи, что ты меня не любишь.

Я ловлю её за запястья.

— Не могу.

— Боже, — вскрикивает она, глядя на потолок. — Просто прикончи меня. Все эти годы я цеплялась за воспоминание о тебе, но больше не могу так. Я…

— Я не могу стереть то, что сделал! — взрываюсь я. — Тебе придётся с этим жить. Проснись же, блядь. Встреться с болью и переживи её.

— Убирайся! — визжит она, вырывая руки из моей хватки.

Я отскакиваю от неё, потому что она берёт туфлю на шпильке и бросает в меня. Она садится на кровать и рыдает, пряча лицо в ладонях, и каждое всхлипывание превращается в порез на моём чёрном сердце. Я хочу подойти к ней, но понимаю, что не могу. До тех пор, пока не буду знать, что могу остаться с ней потому, что нужен ей.