Герой мисс Дорнтон

Дейд кивнул в ответ и повел ее в египетский зал, говоря достаточно громко, чтобы его могли услышать находящиеся поблизости:

— Не хотите посмотреть на камень Розетты? Мне говорили, это что-то необыкновенное. Ключ к пониманию давно забытого языка.

Маргарет опять кивнула. Голос не слушался ее. Губы, лишенные возможности изучить новый для нее язык, отказывались размыкаться.

Глава двенадцатая

— Из земли показались гиацинты, — было первое, что сказала Маргарет лорду Дейду в следующий раз, когда они отправились в парк Сент-Джеймс. — Весна пришла. Только взгляните!

Он огляделся. Ветерок весело играл локонами ее прически, окрасив щеки девушки нежным румянцем. Она перекидывала из руки в руку кожаный мячик. Ее серые глаза изъяснялись на языке столь же древнем и таинственном, что и на камне Розетты. Когда они встречались в последний раз, она ждала от него поцелуя и все еще думала об этом. Он видел доказательство тому в ее взглядах, что метались к нему словно птицы, которые ищут, где свить гнездо.

Дейд смотрел и смотрел на Маргарет Дорнтон, завороженный мыслью, что эта яркая и красивая девушка тянется к нему, опьяненный тем, как близки они были к поцелуям украдкой среди мраморных богов. И это понимание придавало взрослую таинственность улыбке, которую Жемчужина таила от остального мира и которая заставляла сердце Дейда биться с таким жаром страсти, что это удивило его самого. Призраки прошлого, казалось, отступили перед солнечным светом улыбки Маргарет Дорнтон. Ивлин Дейд чувствовал себя так, словно тяжесть на его сердце и темнота в душе начали таять.

— Позвольте мне.

Ивлин потянулся к мячу. Когда девушка отдала ему мяч, с озадаченным выражением, что перерезало ее лоб маленькими морщинками, он ловким движением руки сделал так, что тот исчез. Маргарет подошла ближе и коснулась его руки в поисках маленького шара. Ее прикосновение, так же как и свет в ее жемчужно-серых глазах, наполнили сердце лорда Дейда уверенностью: это невинное создание так же увлечено им, как и он ею. Она сожалела о несостоявшемся поцелуе не меньше, чем он сам! Эта мысль овеяла его теплом.

— Магия, — тихо сказала она. — Вы не повторите это еще раз, сэр?

Что-то в том, как она произнесла эти слова, как наклонилась к нему, заставило Дейда подумать, не ждет ли она, что он поцелует ее? Улыбнувшись так, что Маргарет покраснела, он заставил мяч исчезнуть у нее за ухом. Ее щеки казались ярче, чем это можно было объяснить прохладным ветерком, когда он провел пальцем по ее волосам, а потом по шелковистой мочке ушка. Это было нежное, изящное ушко.

Она не возмутилась его вольностью, только покраснела, застенчиво опустила голову и попросила показать, в чем секрет этого фокуса. Он заставил мяч снова исчезнуть из его ладоней. А потом достал из-за другого ее уха, но не мяч, а фигурку пешки.

— Мой конь съел вашу пешку, — тихонько произнес он с тоской в голосе. Он бы наклонился и поцеловал ее прямо здесь, в парке, при свете дня, если бы над их головами не пролетела вспугнутая кем-то стайка птиц.

— Несправедливо, если твой король использовал магию, чтобы взять ее пешку, — прервал их тет-а-тет слегка гнусавый голос Крейтона. Это он напугал птиц. — Какую хитрость ты задумал, Ив? Думаешь соблазнить невинное дитя?

Дейд что-то горестно пробормотал и повернулся к Соамсу.

— Волшебство дается не каждому, — сказал он напряженно. Волшебство, о котором он думал, не устояло бы перед личностью Крейтона Соамса. Под его пронизывающим взглядом нежный бутон их зарождающихся отношений казался чем-то грязным и неуместным.

Крейтон весело подмигнул:

— Зависит от того, какое оно, Ив.

Они действительно были окружены волшебством, должен был признать Дейд. Вокруг бушевала весна. Серый туманный Лондон стал неожиданно приятным городом — полным удивления и чудес. Самые темные, тревожные воспоминания, казалось, исчезли навсегда. Молодые люди, встречаясь почти каждый день под одетыми в белое кружево вишневыми деревьями парка Сент-Джеймс, становились ближе друг другу. Дейд пользовался каждым мгновением, чтобы провести время с Маргарет Дорнтон. Они разговаривали все более откровенно и обо всем на свете. Обо всем, за исключением одного.

Маргарет однажды попыталась заговорить о войне. День выдался ясным и солнечным, и, словно сбросив вместе с зимним пальто и свою застенчивость, невинная девушка с непокрытой головой осмелилась попросить его рассказать о Ватерлоо.

Ее глаза, самое ее лицо были нежными, сладкими и свежими, словно барвинок, который она ему только что показала. Ее волосы, причесанные в греческом стиле, блестели в солнечных лучах как хрупкая узорчатая корона. Но она не понимала, что просит его выразить словами в этот светлый и нежный день в парке, где тишину нарушали только пронзительные крики соек и цоканье белок.

— Расскажите мне о сражении, которое вы вновь переживаете в своих снах. Было что-то трогательное в том, как Маргарет просила его — словно была готова к тому, что ей предстояло услышать.