– Похоже, теперь у фей появился новый диванчик.
Ливия уселась на корточки, внимательно рассматривая камешек.
Энни хотела сделать ей внушение, чтобы та не убегала из дома без спросу, но передумала. Девочка не заходила дальше дерева с домиком для фей. Тео теперь старательно запирал конюшню, а рядом с домом Ливии ничего не угрожало.
Усевшись на плоский камень, Энни достала из рюкзака Плутовку.
– Buongiorno[19]
, Ливия. Здравствуй! Это я, bambino[20], Плутовка. Я практикуюсь в Italiano[21]. Что означает «в итальянском языке». А ты знаешь какой-нибудь иностранный язык?Ливия покачала головой.
– Жалко, – вздохнула Плутовка. – Италия – это страна пиццы, которую я просто обожаю. И еще джелато. Оно вроде нашего мороженого. Только вот башни там строят плохо. Но, увы… – Плутовка печально поникла. – Ни пиццы, ни джелато не достанешь на Перегрин-Айленде.
Похоже, Ливию тоже огорчал этот факт.
– У меня превосходная идея! – оживившись, воскликнула Плутовка. – Вы с Энни могли бы понарошку приготовить сегодня пиццу из английских булочек.
Энни ожидала, что Ливия откажется, но та согласно кивнула. Плутовка тряхнула головой, взметнув рыжими кудряшками.
– Рисунок, который ты передала мне вчера вечером,
Ливия опустила голову, глядя на свои сапожки, но Плутовку это не смутило.
– Я ужасно умная и сразу пришла к заключению, то есть додумалась и сообразила… – Кукла понизила голос до шепота. – Что этот рисунок и есть твой освобожденный секрет.
Личико Ливии испуганно сморщилось.
Плутовка склонила голову набок и тихо добавила:
– Не волнуйся. Я на тебя не сержусь.
Ливия робко подняла глаза на куклу.
– Это ведь ты на картинке, правда? Но я не уверена насчет остальных… – Плутовка нерешительно помолчала. – Может, это твоя мама?
Ливия едва заметно кивнула.
Энни не оставляло ощущение, что она слепо бредет в темноте, вытянув вперед руки и боясь на что-нибудь наткнуться.
– Кажется, на ней надето что-то нарядное, с цветами. Наверное, твой рисунок – валентинка? Ты показала его маме?
Ливия отчаянно замотала головой. Из глаз ее брызнули слезы, словно кукла предала ее. Горько всхлипывая и давясь рыданиями, малышка побежала в сторону дома.
Энни невольно вздрогнула, услышав, как громко хлопнула дверь кухни. Пары уроков психологии в колледже явно недостаточно, чтобы влезать в эти дебри. «Ты не детский психолог. И даже не мать… – сказала себе Энни. – Хотя можешь ею стать».
Она поморщилась от тупой боли в груди. Убрав в рюкзак Плутовку, Энни вернулась было на кухню, но поняла, что больше не в силах оставаться в Харп-Хаусе.
Хмурая, подавленная, она снова вышла из дома. Зимнее солнце сияло необычайно ярко, будто в издевку. Понуро сгорбив плечи, Энни обошла дом и остановилась на вершине утеса, повернувшись спиной к парадному входу. Гранитные ступени, высеченные в скале, сбегали вниз, к берегу. Она начала медленно спускаться.
Пологая лестница оказалась скользкой, пришлось уцепиться за веревочные перила. Как же вышло, что вся ее жизнь так безнадежно запуталась? Мунрейкер-Коттедж стал ее единственным прибежищем, но ничего, как только она встанет на ноги… Если только ей это удастся… Найдя постоянную работу в Нью-Йорке, она не сможет проводить на Перегрин-Айленде два месяца в году. Рано или поздно дом снова достанется Харпам.
«Но время это еще не настало, – возразила Милашка. – Сейчас ты здесь, и тебе есть чем заняться. Хватит хныкать. Принимайся лучше за дело. И не раскисай, выше нос».
«Заглохни, Милашка, – презрительно бросил Лео. – При всем хваленом здравомыслии, ты понятия не имеешь, как сложна бывает жизнь».
Энни недоуменно захлопала глазами. Неужели это сказал Лео? Голоса кукол спутались, смешались у нее в голове. Это Питер всегда бросался на ее защиту, а Лео только нападал да клевал.
Она зябко спрятала руки в карманы. Ветер рванул на ней пальто и крепко прижал к телу, выхватил и взметнул вверх волосы из-под вязаной шапочки. Повернувшись, Энни обвела глазами океан, воображая себя морской владычицей, повелительницей волн, глубинных течений, приливов и отливов. Она представляла себя могущественной, непобедимой, хотя никогда прежде не испытывала такого мучительного бессилия.
Наконец она заставила себя отвернуться.
Оползень перекрыл устье пещеры, но Энни прекрасно знала, где оно находилось. В ее памяти грот навсегда остался тайным пристанищем, манящим случайного путника безмолвным зовом, губительным и полным соблазна, как пение сирен. «Войди же. Захвати с собой закуски для пикника, свои любимые игрушки, свои мечты и фантазии. Насладись покоем… Познай неизведанное… Предайся любви… И умри».
Внезапный порыв ветра едва не сорвал с нее шапку. Энни успела схватить ее и убрать в карман прежде, чем та улетела в море. Возвращаться в Харп-Хаус ей не хотелось, только не сейчас, когда в душе ее бушевала буря. Протиснувшись между скалами, она зашагала по тропинке к коттеджу.