Герои на все времена

Заученные с детства приемы не подвели шляхтича — он шагнул в сторону и ударил топором снизу вверх, под челюсть зверюге. Хрустнули кости, голова волколака запрокинулась, и серая туша рухнула в грязь. Михна сплюнул на труп и заковылял к амбару, загребая воздух руками.

За его спиной рекой разливался ликующий вой — волколаки дорвались до хлевов и курятников.

До людей нечисти пока не было дела.

* * *

Михна ввалился в амбар последним. Его тут же оттянули от ворот и заложили засов.

Староста перевел дух, выпрямился и обвел взглядом людей. Солнце еще не село, и свет проникал через десяток окошек под самой крышей. Его хватило, чтобы понять — селяне напуганы и растеряны. И в их глазах Михна видел множество вопросов, на которые у него не было ответов.

«Ну же, староста, — сказал он сам себе, — надо что-то делать. Люди ждут».

Михна откашлялся и спросил в толпу:

— Все здесь?

— Касика мово нету! — сразу же заревела растрепанная молодуха. — За околицей где-то бы-ыл!

Толком от нее ничего узнать не получилось, поэтому староста оставил женщину в покое, предоставив бабам утешать несчастную мать.

— Еще?

— Яни нету, — буркнул Василь-бондарь, молодой хлопец. — Она к колодцу пошла. Я сразу туда кинулся, но нашел только ведро.

— Ну, может, спряталась где. В погребе там или на чердаке. — Михна хотел поддержать парня, но наткнулся на холодный пустой взгляд и поперхнулся словами.

Староста нервно прочистил горло и продолжил:

— Еще?

Люди молчали. Значит, без малого вся деревня, семьдесят две души. Вроде и радоваться надо, что уцелели, да только нету радости. Рано еще.

— Что делать будем, Михна? — подал голос Карп, такой же шляхтич-однодворец, все богатство которого — тощая лошаденка да доспех посеченный, еще с Грюнвальда оставшийся. И ручница в нестарых, крепких руках.

— Я так думаю, — осторожно начал Михна, — до утра мы тут пересидим. Волколаки до нас не доберутся. Не до нас им, слышите?

Люди слышали. Тоскливое мычание убиваемых коров, истеричное кудахтанье куриц, пронзительный визг свиней, безумный лай и скулеж собак — и над этим сквозной нотой несся торжествующий, переливчатый вой и рык нечисти.

— Ой, худоба моя, Милка бедная-а, — запричитала бабка Гэля, — что ж с тобой будет?…

— Молчи, старая, — шикнул на нее муж, дед Антось, — самим бы живыми остаться.

— До утра мы всяко продержимся, — незнамо зачем повторил Михна, — а там, глядишь, волколаки и уйдут.

За воротами мелькнула серая тень, и селяне услышали хриплое дыхание. Дверь дрогнула от сильного удара — волколак пробовал ее на прочность. Недовольный результатом, он зарычал и отошел. Совсем недалеко.

Михна припал к щели между досками — волколак сидел на корточках в нескольких шагах от амбара и лениво вылизывал окровавленную шерсть на груди. К нему вразвалку подтягивались другие. У многих морды были измазаны свежей кровью. Некоторые тянули в лапах шматы сырого, дымящегося паром мяса и отгрызали куски прямо на ходу.

— Уйдут, говоришь? — протянул Кастусь, младший сын Гэли. — Не похоже что-то.

— Уйдут, — упрямо повторил Михна. — Не могут не уйти. Иначе…

— Смерть нам тут, — продолжил Кастусь, набычившись, — по твоей милости. Это ты нас сюда загнал! И теперь не выбраться! Только и остается ждать, пока они до нас доберутся. И доберутся! Не сейчас, так ночью, не ночью, так к утру!

— Ты что, Кастусь? — Михна аж покраснел. — Да я ж спас всех. Живность свою не пожалел!

— А никто не пожалел! Все ее там кинули. Все в убытке! И виноват — ты!

— Верно, — вдруг поддержала сына Гэля, — из-за тебя, латинянина безбожного, они сюда пришли! Это все ты виноват!

По толпе покатился недовольный рокот. Давно уже католики в княжестве Литовском заполучили себе привилегии и права, которые и не снились православным. Вот и тлела злоба, как торфяник летом: издалека не видать, а подойдешь ближе — так и пышет жаром. А если сделаешь лишний шаг — провалишься. И сгоришь заживо.

— Точно! — шумел народ. — Правду бабка говорит! Вот выкинем старосту нечисти на поживу, может, они и уберутся! Давай, мужики!.. На вилы его!..

— Только суньтесь! — рявкнул староста, прижавшись спиной к стене и бешено выписывая топором блестящие кольца. — Покрошу!

Толпа замерла в нерешительности. Снаружи оживились волколаки. Михна тяжело дышал, загнанно озираясь.

— Назад! — рявкнул кто-то сзади. — Назад, холера вас разбери! Живо!

Селяне обернулись — за их спинами стояли двое: Карп и его сын Сымон. Первый целился в толпу из ручницы, умостив ее на сошку, а второй сжимал широкую саблю.

— Отошли от Михны, — приказал Карп. — Ну!

Селяне враз поникли и быстро разбрелись по амбару.

Как и не было ничего.

Староста украдкой выдохнул и вытер вспотевший лоб.

— Крысы, — бросил Карп. — Надо думать, как спастись, а вы готовы друг другу глотки драть. Тьфу!

— Никак нам не спастись, — подал голос Кастусь, — только и осталось, что смерти ждать-дожидаться.

Карп молча развернул ручницу в сторону парня. Кастусь съежился и быстренько спрятался за спины односельчан.

— Что ж ты так, — прошамкал дед Антось, — малец спужался, а ты ему таким грозишь. Креста на тебе нет.