Герои на все времена

Цесарь же объезжал весь город, ободряя людей своих, вселяя в них надежду на Бога, и велел звонить в колокола по всему городу, созывая людей. Турки же, услышав громкий звон, снова затрубили в зурны и трубы и стали бить в бесчисленные тимпаны. И была сеча яростна и страшна: от грохота пушек и пищалей, и звона колокольного, и воплей и криков с обеих сторон, и треска оружия — словно молнии, блистало вооружение сражающихся, — а также от плача и рыдания горожан, и женщин, и детей казалось, что небо смешалось с землей, и оба они содрогаются, и не было слышно, что воины говорили друг другу, так слились вопли, и крики, и плач, и рыдания людей, и грохот пищалей, и звон колокольный в единый гул, подобный сильному грому.

— Сестра! Господи, что творится вокруг! Это ад!

— Совсем плохо, сестра Мария?

— Мне-то еще ладно, слегка меня задело. Но что вокруг творится! Ядра летят, огонь всюду пылает, из-за дыма не продохнуть…

— Крепись, сестра!

— Сестра! Я весь в огне! Ядро… Оно поразило меня… Я умираю…

— Крепись, брат Георгий! Потерпи немного — скоро легче станет. Закрой глаза… Вот так… Поспи…

— Сестра! Вокруг обломки летят, все в дыму, люди обезумели и бегут, не разбирая пути. Что будет с нами всеми?

— На все воля божья, брат Андрей.

— Сестра! Турки — они везде! Кажется, вот-вот, и…

— Не бойся, брат Иоанн! Не бойся — и ничего не случится. Что может быть страшнее страхов наших?

— А в Акрополисе тихо. Только слышен гул издалека, и земля содрогается… Это конец?

— Конец — это всегда начало.

— Что делать нам, сестра?

— Что всегда. Стоять!

Во всех словах и делах моих — руководи моими мыслями и чувствами. Во всех непредвиденных случаях не дай мне забыть, что все ниспослано Тобою…

Наутро турки собрались было идти на приступ в пробитые накануне бреши — ан глядь! — уж и нет проломов. Стоят стены как новенькие. Всю ночь жители Города не спали, таскали глыбы каменные, раствор месили, всю ночь клали кирпичи и камни. Осерчал султан, затопал ногами, приказал Урбану снова расчехлить пушки да проучить хорошенько строптивых. Снова подала голос бомбарда, и сотни малых орудий вторили ей. Опять заполыхали пожары по всему Городу — но стоял он, не шелохнувшись, только плыл над ним тревожный колокольный набат.

Изумились турки. Опустили оружие. Но молод был султан, молод и горяч, как жеребец, которого некому объездить. Был Мехмед Фатих, что значит по-турецки Завоеватель, образован, владел он латынью и греческим, знал философию и астрономию. Но не пошло это впрок султану, ибо был он жесток, хитер, лжив и вероломен. Приказал он как-то обезглавить слугу, дабы некий живописец италийский увидал, чем отличается гримаса отрубленной головы от того, что рисовал он на картинах своих. Велел султан как-то вспороть животы сотне слуг, желая найти похитителя дыни из сада султанского. Было у султана два гарема — один из женщин, другой из мальчиков — для любовных утех, коим предавался султан при всех денно и нощно. Даже в этот поход взял он с собой для услады чресл томных широкобедрых красавиц, увешанных драгоценными каменьями, и молоденьких красивых мальчиков. Помышляя о военных подвигах, а еще более завидуя лаврам губителя турок Тамерлана, поклялся Мехмет уничтожить Византию и создать на месте ее свое царство, коему не было, нет и не будет равных. Был скрытен султан, как и все государи Востока, держал замыслы свои в тайне и усыплял бдительность ромеев ложными уверениями в дружбе да подарками дорогими. Истинные намерения его вскрылись слишком поздно.