— Оставил бы ты его, — раздался вдруг голос. И, раздвинув тяжелые ветви могучей ели, перед Сахсатом появился еще один воин. Хоть и не слишком высокий, сложением он не уступал Избранным из свиты Императора. В невероятной красоты синем одеянии, покрытом загадочными письменами, с вышитым атакующим пардусом на груди. А обувь его светилась при каждом шаге. Явившийся был столь же страшен ликом, как поверженный. Густые черные волосы убраны в воинский убор. Оружия на виду не носил, но толстая цепь того загадочного металла, что носят лишь маги, указывала на его высокое происхождение.
— За что возлюбил меня Великий, — в восторге возопил Сахсат. — Два таких противника за один вечер! Желаешь ли ты биться голыми руками? — не веря своему счастью, спросил он.
— Ну, топора у меня нет.
Неистовый аккуратно спрятал Звенящую Сестру в кожу. Не полезен лунному серебру прохладный воздух. Повернулся. Воин стоял в позе Танцующего Медведя. Шестой канон. Какая честь!
После того как ушел Никитка, звездочки покружились еще. Да стали разбегаться. Домой. Кто в травку, кто в кусточки. А две, казалось, нехотя, подплыли к старой иве. Любопытные. Под старой ивой вдруг вздохнуло что-то. И звездочки погасли. А тень под ветвями налилась чернотой, мраком. Загустела.
Тварь была умелой, опытной и не первый раз хаживала сюда на охоту. Но впервые так трудно было пройти. Неделю камлали Старшие, созвав все племя для обряда. И вот она здесь. И принесет в дом столь сладкий аромат ужаса, которым насладиться сможет вся семья. Тварь втянула воздух, рявкнула, учуяв запах самого сладкого, что может быть, — человека, полоснула когтями упрямое дерево, что так долго не хотело пропускать, и прянула по следу.
По коре старой ивы скатились слезинки. Лес негодующе зашумел.
Защита Неистового была сломлена в первые же минуты боя. Это был не шестой канон. Это было намного выше. И такому великому умению Сахсат просто не мог найти определения. Атаки руками с разных уровней сменялись ударами ног, многие связки завершались бросками. Умением простого боя Сахсат превосходил всех жителей Островов, но с этим воином справиться не мог.
И вдруг ощутил, что голову опять начинает заволакивать знакомая алая муть гнева. Однако незнакомый воин, как почувствовав возможное перерождение, лишь усилил натиск, и багровый туман гнева порвался под его атаками, отлетел клочьями прочь, растаял, чтобы окончательно рассеяться. И последний, выбивший сознание удар Сахсат воспринял как избавление, ведь он уйдет к престолу Великого, излечившись от своего проклятия и не обагрив Звенящую Сестру кровью отважного лицедея. Он еще успел внутренне хохотнуть, поняв, что обманул судьбу своего противника, как мгла беспамятства затопила его разум.
Юрка стоял, тяжело дыша, изумленно разглядывая разбитые в хлам руки. Завалил-таки он этого кабана. Ну и бык же попался. И умелый причем. Только дрался как-то странно. Демонстративно, что ли? Хотя несколько раз попал, и так здорово. Содрогнулась мать сыра земля. Кряхтя, Юрка покрутил торсом. Досталось ему. А этот динозавр зеленый и после самых свирепых ударов вставал и пёр вперед как ни в чем не бывало. Лыбился еще, если, конечно, гримасу эту улыбкой можно назвать. Благодарил все за что-то. Последние секунды боя Юрка продержался только на самолюбии, сил уже не было.
Наклонился, пощупал пульс у зеленого. Жив вроде. Повернулся к белому. Тот уже пришел в себя и глядел на происходящее широко раскрытыми глазами.
По-разному представлял себе своего ангела-хранителя Никитка. Но точно не так. Не в виде бугая с побитой физиономией и рассаженными в кровь кулаками. Видел он его себе несколько благообразнее, что ли. Но этот бился так, что и плясунам почище Никитки не зазорно бы стало. Да другой с этой странной нелюдью бы и не справился.
Тварь быстро шла по следу. Глупые деревья пытались заслонить ей путь, но где там. Не раз и не два выходила она на охоту и теперь уверенно вышла к огромным елям. Те возмущенно зашумели, замахали ветвями, но след манил, и тварь, уклонившись от удара, проскользнула на поляну. И, увидев добычу, сразу прыгнула.
— Да какого… — подумал Юрка, падая на землю от подсечки, которую ему в лучших традициях русского рукопашного боя провел лежащий на земле белый. Но возмущаться времени не было. Прямо над головой его пронеслось нечто жуткое, развернулось и, разинув жвала, противно заскрипело.